Сократ

- Ты несколько удивлен, мой молодой друг? Ага! Думаешь: как же так, Сократ - и развлечение? А между тем развлечение-то было, хотя я вовсе не собирался развлекать людей. Я до тех пор донимал кого-нибудь из них, пока он не сбрасывал маску, которая изображала мудрого, а скрывала глупца. Это-то и нравилось зрителям до крайности - пока задевало других. Ого, братцы, Сократ из каждого сумеет вытащить на свет, что там у него в печенках, ха-ха! Пускай возьмет теперь в работу Небула или Тубула, а меня - меня пусть не трогает! Бывало, такой насмешник воображал, что можно, пожалуй, чему-нибудь у меня и подучиться - зато если я брался за него самого, то тут уж хохотали другие, просто зеваки. Я уже говорил тебе, что ко мне обращались за советами в самых разных делах: торговых, судебных, семейных, например как помирить вспыльчивого мужа со сварливой женой, да боги ведают, в каких еще. Я давал советы, как умел, серьезные или веселые, но - всегда бесплатные... Впрочем, нет! Не всегда! Сколько раз платили мне оплеухами и пинками! Что скрывать однажды торговка окатила меня ведром воды из-под снулых рыб, мутной и вонючей. Тьфу, до чего неприятно! Но не думай, была в моих занятиях и хорошая сторона: дашь сегодня человеку совет, он меня за него обругает, чуть ли не побьет, а завтра, глядишь, превозносит меня как своего спасителя. Нет, я имею полное право сказать - люди меня любили, хоть и называли порой вовсе нелестно - "умник-разумник", а то даже "пройдоха"; но к этому они прибавляли словечко "наш": наш умник-разумник, наш пройдоха. Один продавец оливок говорил, что без меня и Афин-то себе представить не может. Понимаешь, тут-то и был камень преткновения: я хотел быть внизу, на агоре, а Фидий желал меня видеть на Акрополе. Одним словом, тянуло меня от камней к живым людям...

- Я знаю, - заметил я. - Известность твоя росла, привязанность народа тоже, всюду ты был желанный гость - могу себе представить, с каким нетерпением высматривали люди, когда же ты наконец появишься...

- ... в новом телесном облике, - иронически хохотнул Сократ. - Да, я был уже не прежний гибкий юноша, а бородатый брюхан, лупоглазый, с толстыми губами и лысиной, ха-ха!

- Но всегда притягательный и неотразимый - так, по свидетельству Калликла, выразился о тебе Алкивиад! - Я засмеялся тому, что на сей раз последнее слово за мной.

- Прекрасное было время... Потомки назвали ту эпоху "золотым веком", и думаю, они правы. Земля тогда рождала всего в изобилии: оливки и ячмень, но точно так же - искусства, знания, жажду познавать... Все приносило плоды, великолепные, как золотые яблоки в садах Гесперид. Перикл осуществил свою мечту: Афины становились Элладой в Элладе. Культурным центром тогдашнего мира. Желаемое стало действительностью.

Сократ вздохнул.

- Но постепенно эту эпоху подъема начала разъедать некая кислота, которая распространялась от олигархических гетерий. Пока Перикл был в полной силе, тайные сии стратеги не осмеливались покуситься на него, но, когда он постарел и ослаб, они повели наступление - сначала на тех, кто был ему предан, а там, чем дальше, тем ближе стали подбираться и к нему самому...

Сократ умолк. Не отвечал на мои вопросы. Стоял неподвижно, уставясь в пространство. Меня это встревожило, но я вспомнил, что это его давняя привычка - простаивать, погрузившись в думы, хотя бы и сутками.

Наверное, сейчас он в мыслях своих подходит к трагическому концу Перикла. Не простоит ли он так до утра? А мне так не хочется, чтобы он молчал: мы ведь только что коснулись событий, столь важных для судьбы Афин, да и самого Сократа...

Однако вскоре он обернулся ко мне со своей широкой улыбкой:

- Раз как-то сижу я у Перикла - была одна Аспасия, больше никого... Перикл по моей просьбе рассказывал о своем путешествии с отрядом военных кораблей к Понту Эвксинскому. Вдруг с горьким плачем врывается к нам мальчик лет пятнадцати. Лицо перекосилось, покраснело, даже его расшитый хитон был мокрым от слез. Перикл прервал речь и заботливо спросил подростка, что случилось. А тот все плачет, рыдает, словно его режут на части.

- Кто был этот мальчик? - с нетерпением спросил я.

- Алкивиад. Тот, о котором ты сам упомянул.

- Племянник Перикла и новая надежда Алкмеонидов, - пробормотал я.

Сократ утвердительно кивнул и стал рассказывать дальше - о том, как Перикл и Аспасия, встревожась, допытывались у мальчика, что же с ним стряслось, а он кричал, рыдал, топал в ярости ногами и никак не успокаивался. Тогда Сократ спросил, известно ли ему, что одна из высших добродетелей мужчины - софросине? Алкивиад огрызнулся: "Знаю! Ты хочешь, чтоб я перестал плакать, но он такой милый, такой красивый, прихожу, глажу его по морде, целую, а он голову свесил и глаза у него такие печальные!"

Аспасия сообразила, что речь идет о любимом жеребенке Алкивиада, и спросила озабоченно: "Уж не болен ли твой Оникс?" "Болен, болен!" всхлипнул мальчик. "Это ужасно, мой милый", - сочувственно сказала Аспасия и потянулась обнять Алкивиада, но тот увернулся и заплакал еще горше.