Сокровища ангуонов

— Сдайте оружие, мальчишка, или я прикажу вас расстрелять, — негромко, но внятно сказал отец. — Поручик Гарт, возьмите его.

Случилось непонятное: к Шраму подошел отрезвевший Гарт, и тот покорно снял портупею. За этой сценой наблюдал Гамлер. Губы подполковника не кривились.

ПОДАРОК ЧЕГРЭ

Мне навсегда запомнилась жуткая картина: пылающая хижина, мутноглазый Шрам, его желтые пальцы, царапающие кобуру, и безоружный отец перед ним…

Я не мог понять, почему не выстрелил Шрам. Возможно, он хотел лишь попугать отца в отместку за то, что тот назвал его мерзавцем? Или скорее всего сам каратель перетрусил, когда отец с ледяным спокойствием пообещал расстрелять его, будто имея силу и право. Это было ошеломляюще неожиданно, как падение в прорубь. В самом деле, безоружный человек, пленник, и вдруг приказывает одному офицеру арестовать другого, причем на глазах их предводителя. Ведь ясно же, что этот шпак имел какое-то влияние на подполковника. Не знаю, что именно мелькнуло в головах мгновенно отрезвевших карателей, только оба они, и Шрам и Гарт, незамедлительно выполнили приказ отца, как если бы этот приказ отдал сам подполковник. Впрочем, мне было не до размышлений в тот вечер. Уцепившись за руку отца, я изо всех сил тянул его прочь от страшных людей.

— Папка, пойдем домой, папка, пойдем домой… — твердил я прерывающимся голосом до тех пор, пока отец не уступил. Он, мой отец, был очень спокойным в тот вечер, и это спокойствие могло обмануть кого угодно, только не меня. Я видел, как едва приметно вздрагивала у него левая бровь. Наивный, я боялся, что отец не выдержит душевного перенапряжения, сорвется. Нет, он не сорвался.

— Спокойной ночи, подполковник, — сказал он, проходя мимо Гамлера, который стоял, заложив два пальца за борт своей несуразной куртки и невозмутимо наблюдая за тем, как тщетно бросают полуодетые люди песок на горящую хижину. — Надеюсь, вы правильно истолкуете мой поступок и не усмотрите в нем попытки подорвать ваш авторитет?

— Благодарю вас за своевременное вмешательство, — учтиво ответил Гамлер и слегка поклонился. — Спокойной мочи, Андриан Ефимович.

И опять я был поставлен в тупик дерзостью одного и великодушием другого. Что крылось за этими странными отношениями двух непримиримых врагов, что заставляло Гамлера быть таким снисходительным к моему отцу, что придавало силы последнему сохранять за собой право оставаться независимым по отношению к подполковнику контрразведки, предводителю шайки головорезов? Я не мог ответить на эти вопросы, а у отца не было времени для популярных бесед. Едва мы вошли в хижину, в которой уже сидела, забившись в уголок, тоненькая Чегрэ, как он молча лег на шкуру и мгновенно уснул.

Чегрэ убавила огонь керосиновой лампы и, подперев подбородок игрушечными кулачками, уставилась на меня, очевидно, желая спросить о чем-то и не решаясь. Так мы сидели довольно долго, разглядывая друг друга и прислушиваясь к треску, который доносился с улицы: догорала хижина, подожженная Шрамом, и ее никак не могли затушить.

Выражение лица у девушки было таким, будто, испугавшись Шрама, она вскинула свои узенькие, как ниточки, темные бровки, полуоткрыла рот да так и осталась. Румянец или красноватый свет керосиновой лампы, а может быть, и то и другое вместе, придавали ее матовому лицу нежно-розовый оттенок. Воротничок, украшенный нашитыми рыбками, охватывал тоненькую шею — и это было очень красиво. Я смотрел на Чегрэ, как на волшебную картинку, ожидая, что она вот-вот исчезнет, спрячется от меня. Чегрэ улыбнулась и отняла кулачки.

— Его большая, — шепнула она, указав пальцем на спящего отца, и заговорила быстро-быстро.

Что говорила Чегрэ, осталось для меня неразгаданной тайной, ведь я не знал тогда удэгейского языка. Лицо ее при этом было по-прежнему чуточку испуганным. Может быть, она говорила о том, что мой отец большой начальник, иначе как бы он посмел выручить из беды маленькую Чегрэ?.. Было приятно слушать ее певучий голос, и я кивал ей, будто все понимаю.

Потом она ушла в другую половину хижины. Я приткнулся рядом с отцом и, казалось, не успев уснуть, открыл глаза. Лампа уже не горела; наверное, приходила Чегрэ и потушила ее, — серый утренний свет едва пробивался сквозь бумажные окна, с улицы доносились оживленные голоса, звяканье удил и постукивание котелков о приклады карабинов. За низеньким столиком друг против друга сидели отец с подполковником и негромко беседовали, как закадычные приятели.

— Скажите, Андриан Ефимович, что побудило вас вмешаться в эту вчерашнюю историю и на что надеялись вы, распорядившись арестовать буяна Шрама? Он вполне мог выстрелить, а поручик Гарт…

— Однако не выстрелил, а поручик Гарт оказался достаточно благоразумным. И потом подполковник Гамлер был рядом. Я полагал, что вы не допустили бы расправы над своим единственным проводником?

— Возможно. Но, Андриан Ефимович, — продолжал допытываться Гамлер, — откуда вы могли знать о том, как поступил бы я?