Сокровища на земле

Художника она не любила. Он смотрел на продавщиц так, как будто они все только о нем и мечтают. Искатель приключений, делающий вид, что приключения ищут его. Он не раз предлагал ей пойти с ним в ресторан и отказы выслушивал как согласия.

Петр Николаевич оставил Арсения любезничать с маленькой продавщицей, а сам прошел туда, где были выставлены мелочи, наименее достойные внимания, с точки зрения администрации. В этом отделе ему не раз удавалось кое-что найти. "Надо уметь искать", - улыбнулся он воспоминанию о медной чернильнице и почувствовал себя сильным, ловким, удачливым старым чертом.

Обычно там были только бабушкины бархатные альбомы на крепких, как от воров, застежках, их простые веера, не те, которыми они в театре медленно прикрывали нежные лица, только глаза оставались блестеть с полузабытым ныне лукавством, а те, которыми они обмахивали потные мордашки в жаркий деревенский полдень, да их любимые рамочки-овалы для фотографий тех, кто и так был с ними всегда.

Он знал, что сейчас кто-нибудь обязательно подойдет посмотреть, на что он смотрит. Никому не отгадать, что на веер из ломаных костяшек, скрепленных галантерейной ленточкой.

Петр Николаевич перешел к другой витрине. Замдиректора Степан Степанович, не теряя достоинства, с небольшого расстояния вел наблюдение. Старый коллекционер давно не был, глаз отдохнувший, может что-нибудь обнаружить.

Петр Николаевич обернулся, хотел позвать художника, но тот намертво блокировал отдел бронзы, развесил плащ-палатку и по всем признакам устроился надолго.

Художник как степной орел парил над куском чего-то блестящего, а в глазах его беловато-голубеньких пенилось легкое безумие. Дерзкий художник пробовал внушить продавщице: "Да!"

А маленькая продавщица, укрывшись в своем бронзовом доте, отвечала: "Нет!"

- Как ты думаешь, от чего эта деталь? - спросил художник, показывая продавщице золотой рожок. И хотел подойти ближе. - Сегодня вечером встретимся? В любое время! Да! Да! Завтра? Да?

Непостижимая легкость переходов на "ты" у молодых его друзей не переставала изумлять Петра Николаевича.

- Я откуда знаю, - с кладбища часов, показывающих несуществующее время, из глубины укрытия выкинула ответ маленькая продавщица, как залепила бронзовым шариком. - Нет! Нет! Уеду к маме в Кунцево, завтра буду весь день грядки копать. На солнышке загорю. Не подходи!

- Знаешь, от чего? От люстры, - осчастливил ее художник открытием насчет рожка.

- Ой, господи!

- Я его куплю.

- Купи хоть весь магазин.

- Чего ты жмуришься, как слепая дева непорочная.

- Положи рожок на место и отстань от меня.

- Нет у тебя Че Ю. Чувства юмора.

Она делалась неотразимой, когда злилась, может быть поэтому они стремились вывести ее из себя. Она грубила, не отвечала, даже не слышала, что они ей говорят, она им никому ничего не продавала, не смотрела на них, а им мерещилась порочность, плохо замаскированная под невинность, и тайны антиквариата, которыми, они были убеждены, владел этот маленький, неподкупный его агент.

- Ладно, бывай, еще поговорим, - пообещал художник и наконец отклеился, отчалил, не расслышав чисто кунцевского: "Тьфу, духарь с бородой", пущенного ему вслед.

Только он отошел, перед бронзовым барьером возникли двое таких же бородатых, но на их "привет начальству" лишь кряхтенье и кашель старых часов были ответом.

В таинственной глубине зала художник увидел у прилавка широкую спину и прочные ноги Евгения Кузнецова, представителя двенадцатого этажа. Тот что-то разглядывал.

- "Потягаемся, - бросил художник и почти повис на Кузнецове, как слабейший боксер на своем сильном противнике.

- А-а, привет, - оглянулся Евгений, держа в руках раскрашенную шахматную фигурку.

- Чегой-то такого антиресненького? - спросил художник дурашливым голосом. - Ась-вась?

- На, - Кузнецов положил фигурку на ладонь художника. - Владей.

Но наш художник тоже был ученый, он даже не поглядел на фигурку, отвергнутую Кузнецовым, а постарался определить, куда теперь направлен его взгляд.

- Вижу, - выкрикнул художник, что в более юном возрасте звучало бы: чур, я первый.

- А я давно вижу, - спокойно, с дружеской мягкой улыбкой парировал Кузнецов, что по юношескому варианту было: первый я.

Так они стояли, прижатые друг к другу. Кузнецов улыбался, чего нельзя сказать о художнике, и оба смотрели на грязную медную (наверно, бронзовую) чашу, а вернее, плоский сосуд с ручками в виде змей, видимо, восточного происхождения, который на тысячу человек только один не выкинул, бы на помойку, достанься он ему каким-нибудь образом.

- Вот так-то, - сказал Кузнецов и попросил, чтобы ему выписали чек.

- Современный Цейлон, - сквозь зубы проговорил художник.

- Сейчас, - засмеялся Кузнецов и пошел платить.

Петр Николаевич этот раунд пропустил, но, сойдясь с художником в центре зала, по его лицу определил, кто проиграл.

- Идемте, я вам что-то покажу, - позвал он художника, желая утешить дурачка, который не умел проигрывать.

Художник двинулся за Стариком, нарочно громко шаркая подошвами, чтобы всем было противно.