Месьор Эпиналь меж тем повторил попытку избежать всеобщей участи долгого стояния в очереди. На сей раз он пристроился к почтенной матроне, опекавшей слабоумного отпрыска, и завел с ней душеспасительную беседу. Почтенная горожанка дружелюбно кивала, пока не заподозрила нечто неладное и не загромыхала, честя престарелых любителей дармовщинки, якобы страдающих отсутствием памяти.
– Не стоял ты здесь! – вопияла грузная дама. – Духу твоего тут не было! Сгинь, кочерыжка гнилая!
Матрону охотно поддержали – какое-никакое, а развлечение. Посрамленный Эпиналь спешно удалился и с ужасно разочарованным видом побрел вдоль бесконечной людской цепочки, вполголоса порицая распущенные городские нравы. Громче он говорить не решался, опасаясь вызвать неудовольствие шадизарцев.
Пронырливый старикан резво трусил мимо троицы из «Уютной норы», когда Аластор окликнул его по имени. Эпиналь замер, как вкопанный, и судорожно завертел головой по сторонам. Увидев взломщика, кинулся к нему, как к давно потерянному и вновь обретенному родственнику.
– Кайлиени! Вот не чаял, что так повезет! Душечка Клелия говорила, будто видела тебя, но не обшаривать же мне все таверны и бордели, ища, где ты прячешься! Староват я уже для таких прогулок, ой, староват…
Взломщика, похоже, несколько ошеломила подобная горячность встречи. Эпиналь, не давая собеседнику опомниться, настойчиво выволок его из толпы и увлек к стене дома, продолжая говорить:
– Кайлиени, ты должен мне помочь! И не возражай! Я прощаю твои прошлые выходки, все до единой – Клелия тебе передала? Ты видишь, что творится? Это безобразие нужно остановить – немедленно, как можно скорее! Я никак не могу пробраться внутрь – уже дважды выстаивал эту распроклятую очередь, но добирался до ворот только к вечеру. После девятого послеполуденного колокола они закрываются и я всякий раз остаюсь ни с чем! Аластор, ты ведь можешь что-нибудь предпринять! Это твое ремесло!
– Презренное и недостойное, – голосом, очень похожим на старческий фальцет Эпиналя, произнес Аластор. – Человек, тратящий свои дни на похищение чужого имущества, не имеет права являться в приличное общество и рассчитывать на сохранение доброго имени… Твои слова, почтеннейший?
– Приношу нижайшие извинения, – быстро пробормотал месьор Эпиналь. – Альс, к чему вспоминать старые обиды? Пожалуйста, очень тебя прошу – забери Диск у этих проходимцев! Они превратили обладание истинным сокровищем в балаган и торжище!
– Монахам тоже нужно золото, – равнодушно пожал плечами взломщик. – Кроме того, исцеляя болящих, разве они не совершают дело, угодное Митре и тебе, его верному цепному псу?
Старик тяжко вздохнул им закатил бесцветные глазки, собираясь пуститься в долгие разъяснения, но ему не дали – Шелла Шелам взволнованно крикнула, что очередь наконец слегка переместилась.
– Ладно, считай, ты меня уговорил, – сдался Аластор. – Идем.
Семейство, цепко державшееся за свое место позади Компании, начало яростно возражать против явления нового человека. Прибодрившийся духом Эпиналь немедля затеял спор и к тому моменту, когда людской поток приблизился к гостеприимно распахнутым воротам, сумел настолько убедить невольных слушателей в превосходстве митрианства над прочими верованиями Материка, что глава семьи заявил о своем решении пожертвовать на нужды Обители крупную сумму – при условии, что пресловутые чары Талисмана окажутся действенными.
– С чем пришли, почтенные? – осведомился совершенно затурканный монах, сидевший подле входа и ведавший переписью наведывавшихся страдальцев.
– Девица желает вернуть утраченную по ошибке девственность, громила – потерянную мужественность, – буркнул Альс. – Что до меня, то я напрочь лишился веры в человечество. Старикан – просто слабоумный.
Заранее подученный Эпиналь с величайшей неохотой затряс головой, издал подобие блеяния и с отвращением пустил на бороденку струйку слюны. Митрианец подозрительно глянул на компанию, хмуро возразив:
– Утрата веры – болезнь души, а не тела. Вряд ли Дар Митры пожелает оказывать помощь в таком случае. Может, тебе стоит обратиться к…
Альс скроил зверскую гримасу, наклонился к уху монаха и раздраженно прошипел:
– Нужно крикнуть на весь город, что я подцепил дурную болезнь от девицы, выглядевшей, как невинный весенний цветочек, и заверявшей, будто она не имела никаких дел с мужчинами?
– А-а, – понимающе закивал обстриженной в круг головой монах. – Медный талер с человека и проходите быстрее, остальных задерживаете. Ступайте туда, – он указал на высокие бронзовые двери зала для церемоний, возле которых собралась небольшая толпа жаждущих исцеления, нетерпеливо ожидающих разрешения войти.