Сокровища ордена тамплиеров

– Только об одном я прошу вас, мой друг, – проговорил он с тем же непонятным смущением. – Ночью не покидайте свою комнату. Дело в том, что по ночам в этом замке небезопасно…

– Небезопасно? – спросил я, заинтригованный его словами. – Что вы имеете в виду?

– Привидения! – прошептал он, пристально взглянув на меня. – В этом замке обитают привидения!

Видимо, он заметил недоверие в моем взгляде, поскольку посчитал необходимым пояснить свои слова:

– Это призраки прежнего владельца замка и его жены. Они были злодейски убиты лет пятьдесят назад разбойниками и теперь по ночам бродят по замку, взывая к отмщению! И горе тому, кто встретит их ночью!

Я решил, что на старости лет граф выжил из ума, и горячо заверил его, что не имею привычки расхаживать по ночам.

Тем временем слуга (тот самый, который встретил меня на пороге замка) сообщил нам, что обед подан.

Мы прошли в просторную столовую, где был накрыт стол на две персоны. Ужин был довольно скромен, хотя вино отменное. Впрочем, после долгого путешествия по безлюдной местности я был благодарен графу за эту скромную трапезу. За едой нам прислуживал все тот же молчаливый человек, и у меня сложилось впечатление, что в замке вообще нет других слуг.

После ужина граф извинился и, сказав, что устал, отправился в свои покои. Меня же все тот же немногословный слуга проводил в отведенную мне комнату.

Комната эта была большой, но очень холодной.

Я кое-как согрелся под одеялом и уже начал засыпать, как вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из дальнего конца замка, – то ли негромкое пение, то ли жалобные стенания.

Я вспомнил рассказ графа о привидениях и подумал, что в них, возможно, есть доля правды.

Попробовал заснуть – но теперь сон не шел ко мне, непонятные звуки не утихали, усиливая мое любопытство.

Наконец я не выдержал, поднялся и, накинув теплый плащ, выбрался в коридор.

Теперь звуки стали гораздо слышнее. Они напоминали жалобные мольбы и доносились из старинной часовни, расположенной в северном крыле замка.

Движимый любопытством, я направился к часовне.

В нескольких шагах от нее я все же остановился, вспомнив слова графа и подумав, что мое ночное путешествие и впрямь может быть небезопасным.

Пройдя через темные покои, залитые льющимся в стрельчатые окна лунным светом, я увидел впереди неплотно прикрытую дверь, сквозь которую пробивался другой свет – живой, неровный, колеблющийся, вроде того, какой дают факелы или масляные светильники.

И оттуда же, из-за приоткрытой двери, явственно доносились те странные звуки, которые разбудили меня. Впрочем, теперь они были куда громче, и теперь я мог расслышать, что это не что иное, как исполняемое на два голоса старинное церковное песнопение вроде григорианского хорала.

Стараясь не шуметь, я подошел к двери, приоткрыл ее и проскользнул в часовню.

Я оказался не в самой часовне, а на галерее, опоясывающей ее поверху, то есть на хорах. Отсюда мне хорошо была видна вся внутренность часовни.

Все помещение было ярко освещено множеством свечей в массивных серебряных канделябрах, а также несколькими масляными светильниками. В центре часовни, перед алтарем, находилось переносное возвышение вроде того, на каком при отпевании умершего ставят гроб. И гроб действительно стоял на этом возвышении, но, к моему удивлению, он был пуст. Рядом с этим пустым гробом на том же возвышении стоял еще один предмет – нечто вроде серебряного ларца, своей формой напоминающего готический собор».

– Вот оно как! – проговорил Кукушкин, на мгновение оторвавшись от книги. – Очень интересно!..

«…По обе стороны от возвышения с гробом стояли два человека в длинных плащах с капюшонами, целиком скрывающих их лица. Эти-то двое и исполняли то удивительное песнопение, которое я услышал в своей комнате, тот хорал, который привел меня в часовню. Хорал был мне незнаком, но пели его по-латыни, а поскольку я хорошо знаю этот язык, я вслушался в слова.

Я часто слушал хоралы, однако прежде мне не приходилось слышать ничего подобного.

Молящиеся обращались к высшей силе с просьбой о вечной жизни, причем не о бессмертии души, как подобает истинным христианам, а о телесном бессмертии.

В удивлении я следил за происходящим, на всякий случай спрятавшись за ограждением галереи.

Внезапно пение оборвалось, один из участников ночного ритуала отбросил капюшон – и я узнал в нем старого графа. Казалось, с того момента, как мы с ним расстались, граф еще больше постарел. Морщины на его лице сделались глубже, движения стали неуверенными, как будто граф доживал на этом свете последние дни.

Нетвердой походкой граф подошел к возвышению с гробом и остановился перед ним, как будто чего-то ожидая. Вдруг раздался тяжелый, раскатистый звук. Я вздрогнул от неожиданности, но тут же понял, что это начали бить часы, расположенные в башне над часовней. Они пробили полночь и затихли. Прежде чем эхо их умолкло, граф протянул руки к серебряному ларцу. Я смотрел на него не отрываясь. Граф коснулся его передней стенки, то есть той части, где находились врата собора, и что-то сделал с этими вратами.