Сокровища ордена тамплиеров

Кастрюлю эту принесла вчера соседка Зоя Петровна. В кастрюле был борщ, и соседка взяла с дяди Паши слово, что вечером он обязательно уберет эту кастрюлю в холодильник. Но вчера приезжала Анна с вином, и дядя Паша напился красненького, а колбасу для закуски съела Нюра. Дядя Паша так расстроился, что про борщ совсем забыл. Как уже говорилось, он очень плохо спал минувшей ночью, а на рассвете, когда все же задремал, в дом вломились какие-то двое и усыпили его посредством гипноза. Особенно усердствовал главный. Он пытался то же самое проделать и с Нюрой, но собака хуже поддавалась гипнозу, и получилось только наполовину – она все слышала, но встать не могла.

Анна схватила кастрюлю и со всей силы ударила ей в то место, где была голова нападавшего. Попала, да еще и борщ вылился. В кухне тотчас запахло помойкой – было тепло, и борщ прокис. Сзади послышался отчаянный мат, и руки, державшие Анну, ослабли. Она тотчас крутанулась на месте, вырвалась и увидела, что ее противник – тот самый «таксист», который давно и безуспешно ее преследовал. Он был весь в свекле, на ушах висели капустные листья.

– Ну все… – прошипел он, – ну, считай, ты покойница.

И протянул вперед руки с намерением ее задушить.

– Ах ты!.. – Анна попыталась увернуться, но тот схватил ее за шею. Тогда она подалась вперед, к нему, и когда оказалась в достаточной близости, пнула коленкой в самое чувствительное место. Но то ли все там было у него из железа, то ли она не смогла ударить достаточно сильно, но злодей только шарахнулся в сторону, еще больше разозлившись. Анна ужом скользнула вбок в надежде миновать его и убежать, а о спасении Кукушкина подумать после, но «таксист», как видно, решил, что с такой беспокойной женщиной лучше не тянуть время, и с размаху двинул ее кулаком в лицо. Тотчас и без того тусклый свет померк перед глазами Анны, она увидела только, как приближаются давно не крашенные доски пола, и потеряла сознание.

Анна пришла в себя от каких-то странных, торжественных и монотонных звуков.

Она с трудом открыла глаза и увидела большую полутемную комнату, в которой не сразу узнала бывший библиотечный абонемент. Книжные шкафы и стеллажи были отсюда по большей части вывезены, а оставшиеся сдвинуты к стенам. Посреди комнаты, на возвышении, сделанном из двух составленных вместе столов, стоял открытый гроб, обитый малиновой тканью. И на этом же возвышении, в ногах гроба, Анна увидела злополучный серебряный ларец, который принес ей столько хлопот, столько неприятностей.

Окна были завешены старыми плотными шторами, очень пыльными и кое-где прорванными, поэтому в комнате было почти темно. Впрочем, какой-то свет здесь имелся – это был неяркий таинственный свет от нескольких свечей в самодельных подсвечниках, расставленных на полу вокруг возвышения с гробом.

Сама Анна сидела в старом кресле в дальнем конце комнаты. Попытавшись встать, она убедилась, что привязана к этому креслу за руки и за ноги и почти не может пошевелиться.

Перед возвышением с гробом, как перед церковным алтарем, стояли два человека в длинных темных бесформенных балахонах с опущенными на лица капюшонами. Они громко пели на незнакомом Анне языке. Именно это унылое и монотонное пение услышала Анна в момент своего пробуждения. Пение было какое-то странное, отдаленно напоминающее мрачный церковный хорал, причем Анна обратила внимание, что если один из этой странной пары ведет свою партию умело и уверенно, то второй то и дело сбивается, не попадает в лад и время от времени заглядывает в бумажку, сверяясь с текстом.

Помимо мрачного песнопения, в комнате раздавались еще какие-то невнятные звуки – то ли стоны, то ли жалобные всхлипывания. Оглянувшись в направлении этих звуков, Анна увидела Кукушкина, привязанного к такому же креслу, как она. Рот у него был заклеен липкой лентой, из-под которой и доносились нечленораздельные звуки.

Анна вспомнила старинную книгу, которую принесла Кукушкину в больницу, и поняла: то, что происходит сейчас у нее на глазах, – это ритуал, описанный в той книге.

Один из людей в капюшонах громко пропел непонятную звучную фразу – и тут из-за стены донеслось негромкое заунывное подвывание, словно кто-то невидимый вторил его голосу. Анна догадалась, что это подает голос Нюра, запертая вместе с дядей Пашей в комнате особого фонда.

В это время Кукушкину удалось отклеить ленту со своих губ, и он крикнул что было сил:

– Остановитесь! Не делайте этого! Прекратите ритуал, пока не поздно! Вы не знаете, чем это может обернуться!

Человек в плаще резко оборвал свое пение, обернулся и сбросил капюшон.

Анна увидела лицо своего старого знакомого – того самого человека, который приходил к ней под именем Антона Завалова, того, кто благодаря гипнотическому воздействию едва не подчинил ее своей воле. Она до сих пор помнила его лицо, шрам на щеке, пристальный, властный взгляд. Но сейчас этот взгляд был устремлен не на нее, а на Кукушкина, и в нем горело мрачное пламя гнева и решимости.