– Все! Якорь в воду и – конец! Конец мне! – В дикой ярости Генрих ударил кулаком о кормовой ящик. Отчаяние, граничащее с потерей рассудка, охватило его. Это состояние можно было сравнить разве что с отчаянием приговоренного к виселице человека, но которому палач из сострадания успел шепнуть, что ожидается высочайшее помилование. Но вот накинут на голову жуткий мешок, уже безжалостные пальцы грубо затягивают на шее петлю, а обещанного помилования все нет! И тут в последний миг жизни обреченный осознает, что палач сказал ему неправду, утешительную, но неправду! И с последним выходом из горла вырывается придушенный крик проклятия…
Дункель встряхнул головой, чтобы взять себя в руки – ну не на дне же морском он пока что! – достал из мешка половинку сухаря, флягу. Голодные спазмы в желудке вызывали тошнотворную слабость во всем теле, и он начал с жадностью грызть и прихлебывать скупыми глоточками.
– Здорово будет, – пробормотал Генрих и с удивлением отметил, что руки у него дрожат не от неимоверной физической усталости, а от нервного перевозбуждения. Над головой хлопал неуправляемый парус, в борт шлюпки плескались мелкие волны. Он тыльной стороной ладони вытер лицо, потрогал место, по которому хлестнуло свободно обвисшим шкотом. – Здорово на самом деле будет, если я развернулся и лег на обратный курс, к скалам Окленда! Плыву, а мне навстречу вторая шлюпка! Вот будет радости!.. А матросы теперь клянут бедолагу Питтера Лича, думают, что он сам удрал от них! И если Бог даст им один шанс из ста спастись, они кинутся его разыскивать. Пусть ищут, а моей ноги в Австралии больше не будет. Домой, в родной Гамбург, а там…
Генрих грыз сухарь, еле сдерживаясь от желания съесть все оставшееся разом, и только страх перед завтрашним голодным днем заставлял отдергивать руку от брезентового мешка, к которому тянуло неудержимо, словно безвольную иголку к магниту.
Ветер дул ровный, и шлюпка шла быстро, легко скользя вдоль широких волн. Он не мог определить, в котором часу проснулся и сколько времени еще осталось до рассвета, но когда с правого борта еле-еле посветлело, Дункель, этот железный парень из Гамбурга, которого ничто, казалось, не могло вывести из равновесия, вдруг расплакался самыми обыкновенными «женскими» слезами. Он плакал от радости: гонимая ветром, шлюпка шла точно на север! Он не потерял столько бесценных для него пройденных миль и отвоеванных у смерти минут: жизни! Часа через два на востоке, где тучи были не столь плотными, блеснули лучи, подкрашивая горизонт светло-розовыми цветами. Генрих, словно истовый мусульманин, молитвой приветствовал небесное светило.
– Только бы не влететь в полосу очередного шторма, – шептал он и озабоченно изучал небо, по направлению туч пытаясь определить, над какими широтами разыгралась непогода в эти дни. Шторм, по всей вероятности, бушевал где-то на северо-западе, перемещаясь в сторону Индонезийских островов.
Нестерпимо хотелось есть, но Генрих, дожевав сухарь, запил его двумя скупыми глотками из фляги. Приподнял из кормового ящика бочонок, встряхнул – воды не более трех литров, не утерпел, отпил большой, будто последний в жизни, глоток, забил пробку и поставил бочонок на место. Кто знает, скоро ли впереди всплывет из моря долгожданный берег? И что там его ждет? Не будет ли это очередной скалистый риф, от какого ушел? А может, дикари-людоеды, чего доброго, ядовитыми стрелами угостят? Или подкараулят в зарослях, прибьют копьем, разрежут живот костяными ножами, а потом поджарят на костре…
– Бр-р-р! Какая жуть в голову лезет! – Генрих, представив себе такое, передернулся телом. Море, словно бы для того, чтобы он очнулся от страшных грез, плеснуло в борт, на лицо попали легкие брызги. – Надо чуть-чуть изменить курс, – догадался Генрих. Продолжая внимательно следить за набегающими волнами, он всякий раз отстранял от себя румпель, чтобы шлюпка забирала левее, взбираясь на идущую волну не боком, а наискось.
Прошло несколько часов с восхода солнца. Ветер, к великому счастью, не усиливался, и волны оставались хотя и крутыми, однако без обвалов и шквалистых брызг. Ближе к полудню – Генрих ориентировался по редким проблескам солнца – ветер начал менять направление, перемещаясь с западного румба на северо-западный. Пришлось положить шлюпку в левый бейдевинд, а когда ветер стал близок к нордовому, он повел ее переменным галсом.
– Скверно, но не смертельно, – утешал он сам себя, всякий раз перекладывая парус и закрепляя шкоты на правом или на левом борту. – Зайцу это полезно: скакать из стороны в сторону, запутывая следы и таким маневром спасаясь от гончих собак, а мне во вред эти выкрутасы, намного удлиняется путь к земле…