Сокровища России

Эдик малость обозлился во время поисков, да еще и не стук никто не открывал. Она там, мерзавка. Из музея не выходила, по докладу охраны, нигде нет. Она там.

— Танька! — гаркнул он. — Открывай, дрянь такая!

Дверь распахнулась, и Танька отскочила внутрь, как мячик. Бледная, испуганная, глаза красные.

— Ты чего прячешься?

— Я не прячусь. И почему это вы мне тыкаете? Не Танька, а Татьяна Витальевна. — Танька явно дрожала, с трудом пыталась напялить на себя всегдашний независимый вид.

— Как не прячешься, я весь музей обыскал, — остывая, буркнул Эдик. — Давай одевайся. То есть собирайся, блин, Лондон ждет. Самолет через несколько часов.

Танька совсем побледнела. Дура, наверное, думала о расплате. Ничего не соображала.

— Какой еще Лондон?! С чего? С какой стати?

— Я туда лечу,…то есть мы вместе летим. — Похоже, это он ничего не соображает. Эдик собрался с мыслями. Он не с того начал. — Ты разве не хочешь в Лондон?

— Никуда я не хочу…а зачем? Вам экскурсовод там понадобится? — Глаза у Таньки круглые, как у царевны-лягушки.

Эдик еще раз собрался с мыслями. Опять не с того начал. Надо с главного.

— Мне ты нужна. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж, Танюша.

— Ага… — Танька отпрыгнула почти в угол, лживые глазищи заметались. — Вот еще заявочки. С ума сошел?

— А чего такого я сказал? — удивился Эдик. — Я тебя люблю. Выходи замуж. — Он сделал шаг вперед, и Танька шатнулась в угол. Отступать некуда, прижалась там и выставила руку с чем схватила — с кисточкой.

— Не подходи! Ты сумасшедший. Я тебя ненавижу!

— Хватит, Тань. Я-то тебя люблю. Так ты идешь замуж или нет?

— Замуж?! С какой стати? Нет. Я тебя ненавижу. Ты моего деда обворовал.

— И хрен с ним, с дедом. Он помер давно. Я тебя люблю. — Эдик сделал еще шаг.

— Ага. Любишь. Ты что-то задумал, да? Меня не обманешь! — Голос у Таньки задрожал.

— В жены взять вздумал. И в Лондон.

— Чтобы пристукнуть там, да? За то, что я на тебя заявления писала? Фигу, никуда не поеду. Я тебя ненавижу. Тебе кто-то наврал, а ты поверил. Кто тебе наговорил про меня?

— Покойный прокурор, но я же тебя люблю. За что ты меня ненавидишь?

— Ты разворовал весь музей!

— И не только его. Но я воровал же для тебя. Любимая, — удивился Эдик. — Я много наворовал. Правда. Дом в Лондоне для нас купил, вот…я еще наворую. Похвали меня, Танюша. Я тебя люблю.

— Ты…ты…ты…псих. — Таньку явно пробило. Возможно, вспыхнули надежды и всякие сомнения, однако ненадолго. — Ненавижу. Ты хитрый. Ты убьешь меня, да? Как прокурора. Как Пузырева. Убийца. Все так говорят. Не подходи, а то закричу.

— Ну, убийца, — Эдик пожал плечами. — Бывает. Я же их не любил. И они первыми напали. Я защищался. А тебя-то я люблю. Я еще поубиваю невесть сколько, ты только скажи… Я люблю тебя, Таня. Почему ты не веришь?

— Потому что это я стучала прокурору! Так и знай… — Танька быстро-быстро заморгала ресницами. — Тебе правду сказали — это я.

— Да знаю. — Эдик махнул рукой. — Это мелочи. Я только еще сильней влюбился. Ты патриотка. Молодец. А я вор и мерзавец. Но я люблю тебя.

— Да? — Танька уцепилась за край стола. Ее явно шатало от борьбы чувств. — Это я писала МТС-33, понятно?! — Она выпалила это, сама не ожидая, и напугано прикрыла рот ладошкой.

— Я всегда это знал, — сказал Эдик. — Но никому не говорил. Я надеялся, что…нет, я просто уверен, что МТС-33 — это Милый Танькиному Сердцу — Эдик, Эдик. Я же люблю тебя.

— Нет, там вовсе не Эдик, Эдик, а две тройки. — Танька чуть смутилась. — И я тебя…это…ненавижу.

— Эдик, Эдик, — настаивал Эдик. Ты просто хитрая. Но я догадался. — Ты меня любишь, да? Я же чувствую. Я же тебя люблю.

— Там две тройки. И запятая.

— Ты очень хитрая. Меня не обманешь. Я очень обрадовался, когда расшифровал. Я же люблю тебя.

— Там две тройки. Молю Тебя о Сынишке — Три целых и три десятых килограмма — вот что такое МТС, а вовсе не Эдик, Эдик. Это я молилась там, понял?

— Ты страшно хитрая. Я бы так не сумел придумать, чтоб и меня зашифровать. Я тупой. Мы созданы друг для друга. Любимая. Можно тебя обнять?

— Нельзя.

— Ну почему нельзя? Я же тебя люблю.

— Потому. — Кисточка упала из ослабевших пальцев. Разум у Таньки явно забуксовал, держался за счет упрямства. — Ты все врешь. Что ж ты так долго скрывался?

— Я же занят всегда. А поцеловать тебя можно?