Сокровища «Третьего Рейха»

— Мне тоже очень хочется, чтобы ты поехала. — Это прозвучало как выражение симпатии, даже больше, возможно, Аннет поняла его, и ей не было неприятным признание Карла, ибо наклонилась к нему, сделала жест, будто хотела взлохматить прическу или дотронуться до щеки, но удержалась — улыбнулась и спросила:

— Значит, возьмешь?

— С радостью!

Она спросила о вполне конкретной вещи, но Карл видел в ее глазах другое. Отвечая «с радостью», тоже вложил в эти два слова иной смысл. Аннет поняла, запрокинула голову, подставила лицо солнцу и радостно засмеялась. И все вокруг стало тоже радостным: и солнечные зайчики, что трепетали на ее подбородке и отражались в глазах, и ее смех, светлый и звонкий, и кусочек безоблачного неба, которое, казалось, ворвалось в комнату и окрасило все вокруг голубизной, даже обычные домашние вещи сделало прозрачными и невесомыми.

Но Аннет умолкла, и небо отступило из комнаты. Словно пытаясь догнать его, Карл подошел к окну, сейчас он ощущал тепло, исходящее от девушки, оно дурманило его, но помнил слова о назойливости и все же не мог удержаться: дотронулся рукой до плеча Аннет слегка, готовый в ту же секунду отнять ладонь, но Аннет прижалась к его пальцам щекой, может, на один лишь миг и сразу же соскочила с подоконника.

Карл все еще стоял растерянный, а она уже засуетилась, собирая вещи.

— Нам придется заехать во Франкфурт. — И, увидев, что Карл не понимает, объяснила: — Документы… Несколько дней на оформление документов.

— Не страшно.

Карл согласился бы ждать и неделю и месяц, только бы не расставаться с Аннет. Черт возьми, неужели он так влюбился?

— А как посмотрит на это Гюнтер?

— Мы его сейчас спросим. Думаю, Гюнтер тоже будет рад.

Аннет посмотрела внимательно: что это — проявление благородства или детское простодушие? Но не стала спорить.

Карл выглянул в коридор, позвал:

— Гюнтер, ты еще жив?

Тот открыл дверь.

— Можно не мешать?.. — процедил сквозь зубы. Ему неприятно было видеть сияющее лицо Карла и рядом такую же радостную улыбку на устах Аннет. Почувствовал свое превосходство, каким утешался во время спектаклей, когда входил в роль, а он и на самом деле вошел в роль — размышлял о пьесе, и она все еще стояла перед глазами. И сказал то, что думал, — ему было безразлично, как воспримут это Карл и Аннет, говорил не им, а будто в переполненный зал, даже всему человечеству: — Я только что понял… Да, эта мысль засела мне в мозг и представляется при явной парадоксальности единственно правильной. Все говорят, пишут, доказывают: настоящий талант неотделим от гуманизма. Глупости! Талант должен быть злым! Да, всем нам не хватает порядочной порции злости, злости совершенно определенной — вместе с талантом она будет бить в цель, уничтожать подлость и разрушать власть имущих и, главное, вдохновлять тех, кто идет за талантом, кто сочувствует ему. Талантливый гуманист — вредный, он размягчает людей, убаюкивает, а злой и гневный — зовет на баррикады!

— Однако же, — возразила Аннет, — гуманность совсем не исключает злобы. Она укрепляет ненависть к врагам человека, к тем, кто унижает его.

А Карл не выдержал и спросил ехидно:

— Не хочешь ли ты сам стать злым пророком человечества?

Гюнтер не воспринял ни возражения девушки, ни иронии Карла

— Мы воспламеним человеческие сердца, и дай бог, чтобы пепел Клааса не развеялся ветром!

— Я всегда знал, что ты талант, — сказал Карл, — но не об этом сейчас разговор. Слушай внимательно, гений. Аннет едет с нами.

Гюнтер опустился с небес. Какая–то тень промелькнула на его лице, он переспросил:

— Фрейлейн Аннет? С нами?

— Сегодня ночью мы двинемся в Италию.

— Но почему в Италию? — не понял Гюнтер. Карл рассказал, как Каммхубель разузнал о Пфердменгесе.

Гюнтер слушал внимательно, кивал головой, но никак не мог скрыть неудовольствия — этот Карл Хаген оказался болтуном, еще двое узнали о цели их путешествия. Правда, Каммхубель — человек серьезный, от него вряд ли стоит ждать каверзы, а племянница… обыкновенная девчонка, симпатичная, не возразишь, но чем красивее женщина, тем она непостижимей — от такой можно ждать любых выкрутасов.

Гюнтер вымученно улыбнулся.

— Я рад вашей компании, фрейлейн Каммхубель.

Стекло в машине опустили, и ее продувало со всех сторон, но это не приносило желаемой прохлады. Особенно когда ехали по извилистым горным дорогам, где сорок километров в час уже считалось лихачеством. Склоны, покрытые низкорослым кустарником и травой, казалось, раскалены жарой, над ними дрожал прозрачный горячий воздух, от перегретого асфальта горько пахло смолой — не верилось, что совсем недавно шоссе обступали зеленые альпийские луга, а от холодной воды горных ключей сводило рот.

Гюнтер глотнул из бутылки тепловатого лимонада, сплюнул с отвращением.

— В Терни остановимся на несколько минут возле какой–нибудь траттории, — предложил он. — Я умру, если не глотну воды со льдом.