Русинов послушно выбрался на камни, а она еще плескалась на середине плеса – и верно, рыба белуга… Наконец подплыла к берегу, стремительно вылетела из воды и, вскинув руки, подставилась солнцу.
– Грейтесь, – стуча зубами, проговорила она. – Впитывайте солнце.
Ее белая ознобленная кожа медленно расправлялась, розовела и начинала светиться изнутри, а капли воды, стекавшие по телу, замирали голубоватыми искрами.
– Сияющая! – любуясь ею, но откровенно проронил Русинов. – Искристый хмельной напиток…
Она легко сделала кульбит и оказалась перед ним. Посмотрела в глаза, словно хотела уличить во лжи, но даже не съязвила, чего он ожидал. И вдруг рассмеялась ему в лицо, выбежала на песок и легко покатилась, вытянувшись в струну. Замерла лицом к небу.
«Повинуюсь року!» – воскликнул он про себя и опустился на колени возле Ольги.
– Хотите есть? – неожиданно спросила она. – Я уже умираю от голода!
Она была непредсказуема; в ней уживалось одновременно все – романтика и практичность, строгость и бесшабашность, огонь и вода. Если бы сейчас, в эту минуту они расстались, Русинов бы заболел ею и ходил потерянный, получумной, разбитый. Но она была рядом, и впереди еще было время, и эта его влюбленность горела, как спичка в пальцах. Он внутренне боялся, что догорит и обожжет руки, знал, что так случится рано или поздно, потому что слишком хорошо себя знал. Он действительно всю жизнь что-то искал. И влюблялся-то всегда для того, чтобы тут же расстаться, а потом ходить и искать.
С точки зрения медицины это состояние можно было отнести к слабой форме мазохизма, когда человеку доставляет удовольствие страдать. Но это был исконный, пришедший из глубокой древности, национальный характер. Какой же ты русский, если никогда не жаждал пострадать? Иван-царевич только потому и бросил лягушачью кожу в огонь…
Но сейчас ему так не хотелось, чтобы пересыхала эта речка, закрывшая путь, чтобы появлялись здесь какие-то люди и чтобы сгорел этот яркий огонек в руке…
Они накрыли себе стол прямо на песке, подстелив кусок целлофановой пленки. После долгих дождей не хотелось уходить с солнца, и оно, не жаркое возле воды, совсем не жгло и лишь нагревало землю. Перетряхивая рюкзак, Русинов нашел радиомаяк, и он, как черный знак, вдруг напомнил ему реальную действительность: не отвлекайся, парень! За тобой всюду глаз… Сначала у него мелькнула шальная мысль – выбросить «шпиона» в реку, однако потом он со злорадством упрятал его в свинцовый чехол и бросил в карман рюкзака. Пусть никто в мире не знает, где он сейчас, с кем и какие мысли приходят в его голову. Он не хотел показывать радиомаяк Ольге, но она, всевидящая, заметила его манипуляции и проявила неожиданное любопытство:
– Что это такое? Покажите!
– Шпионская штука, – признался он и достал из кармана тяжелый ком свинца. – У вас наградили. Как лучшего шпиона!
Ольга открыла футляр, извлекла радиомаяк, повертела в руках:
– И что делает сейчас эта штука?
– Передает сигнал, – объяснил Русинов. – А локаторщик сидит и снимает пеленг. И докладывает начальству, что мы с вами купаемся, загораем на берегу безвестной речки и ждем, когда спадет вода. И что у вас – золотые волосы на солнце и очень красивая фигура, но отчего-то печальное лицо.
– За вами следят?
– Но ведь и за вами следят!
– А выбросить ее нельзя?
– Можно, – проронил Русинов. – Да пока не нужно. Чего доброго, припрутся сюда глянуть, куда это я делся.
Он заключил радиомаяк в свинцовую камеру и спрятал. У Ольги как-то сразу пропал аппетит. Она принесла с речки пластмассовую бутыль воды, попила и стала медленно проливать на песок. Вода уходила почти мгновенно.
– Кто вы? – спросила она просто. – Не могу понять.
– Я и сам не могу понять, – признался он. – Псих-одиночка… Пришельцы все парами ходят, компанией, геологи с охраной. А я один. И получается так, что для всех опасен. Для вас в первую очередь.
– Для кого – для вас?
– Кто здесь живет… Для Петра Григорьевича, для дяди Коли. Да и для вас. Я виноват в том, что весь этот регион находится под негласным наблюдением Службы безопасности.
– Вы меня интригуете или это правда? – Она вылила остатки воды и начала строить песчаный домик.
– Я работал в Институте, который занимался поиском сокровищ на Урале, – сказал Русинов. – Это был закрытый Институт, секретный.
– Сокровищ? Интересно… А какие тут могут быть сокровища?
– Вар-Вар… Слыхали?
– Нет, – промолвила Ольга. – Это что-то из области бажовских былей?
– Примерно да, – согласился он. – Только Бажов наложил древние предания на Петровские времена.
– И вы теперь ищете сокровища Хозяйки Медной горы?
– Раньше ее называли Валькирия, – объяснил Русинов, – или Карна.
– Но Валькирии – это же воинственные девы! – изумилась она. – При чем здесь сокровища?
– Так их называли в эпосе. А если извлекать из него рациональные зерна, то назначение этих дев несколько иное. Во время оледенения люди не ушли отсюда, а спустились жить в пещеры. Здесь было целое пещерное государство, подземное царство. Поскольку мужчины гибли, то возник матриархат…