Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Мать с бабушкой, должно быть, сробели, ничего ему не сказали, зато обрадовались, что я открыл глаза. Стояли возле постели, звали меня по имени, просили сказать что-нибудь, но сами косились на дверь горницы, тревожно переглядывались, а путник все не появлялся. Представление о времени исказилось, я осознавал лишь день и ночь и сколько пробыл незнакомец у деда отметить не мог. Матушка потом говорила, часа три, но мне показалось, он зашел и тут же вышел. Что он там делал, никто не видел, и заглянуть в горницу не посмели, даже моя смелая и властная бабушка, которая опасалась, как бы этот прохожий чего не украл да не ушел через окно. Воров и разбойников в наших краях хватало, потому что в окрестных леспромхозовских поселках полно было вербованных и сибулонцев – зеков, когда-то отсидевших в Сиблаге и осевших по деревням. И даже при этом она не насмелилась хотя бы подглядеть, что происходит в горнице, и только ворчала:

– Ну что вот, а? Что они там шушукаются, лешаки? Может, они знакомые?.. И Семен не зовет… Кабы дурного ничего не сделал. Глаза-то у него черные, цыганские.

Деда моего звали Семен Тимофеевич…

Когда же гость наконец вышел, то сразу стал командовать:

– Положите их вместе. В одно помещение!

– Да ведь нехорошо будет, – воспротивилась бабушка. – Нельзя ребенку смотреть, как дедушка помирает…

– Он не помрет, – заявил незнакомец. – А вдвоем им легче бороться будет. Перекладывайте мальчишку в горницу!

Матушка подняла меня вместе с одеялом, перенесла и уложила на бабушкину постель, напротив деда. Я обрадовался, хотел протянуть к нему руку, но не смог. Однако я заметил, что дед повеселел.

– Ладно, потом и поручкаемся, – сказал он. – Когда сила появится.

Незнакомец развязал свою котомку, достал кисет и оттуда не табак извлек, а горсточку крупных кристаллов.

– Ну-ка открывай рот! – приказал. – Да только не глотай.

Через секунду у меня был полный рот соли! Я стиснул зубы, чтоб не отняли, поскольку бабушка уже сделала строгое лицо и завела:

– Что ты дал-то ему, лешак?

– Соли дал, – обронил путник, наблюдая за мной. – Захочешь воды – скажешь.

Я не пил уже несколько дней…

– Да разве можно робенку столько давать? – возмутилась бабушка и двинулась ко мне.

– Можно, если просит. Вы посмотрите кругом, метель второй месяц, солнца нет, как же без соли?

– Да где это видано?..

– Мальчишка просил?

– Просил, дак ладно ли…

– Ладно! А вы не дали! Ох, темнота кромешная… Ребенок знает, что хочет. И лучше вас!

– А ты кто будешь-то? Лекарь, что ли?..

– Я и лекарь и пекарь! – огрызнулся путник. – Болезнь запустили, оголодал ребенок, теперь одной солью не обойдешься. Тело лечить надо! У него жила иссохла.

Тем временем я рассосал всю соль, дотянулся до рта и показал, что хочу пить.

– Чего маячишь-то? – ворчливо спросил путник. – Чего надо? Если воды хочешь, так и скажи.

– Пить хочу! – неожиданно для себя выдавил я.

– Ну вот! А я уж думал, ты язык проглотил! – забалагурил он. – Ну-ка дайте парню воды!

Матушка стала поить меня из ложки, а бабушка увидела, что я зашевелился и заговорил. Теперь она наконец-то подобрела к путнику и сдалась:

– А как тело-то лечить?

– Как лечить… Побегать придется.

– Дак побегаем, коль надо.

– Ну-ка покажите мне скотину! – вдруг велел путник.

Бабушка накинула полушубок и безропотно повела его во двор. Обычно привередливая и строптивая, она теперь была готова на все и даже не спрашивала, зачем незнакомцу потребовалась наша скотина (ее особенно чужим не показывали, колдунов боялись, которые могли изрочить корову – молоко присохнет или не растелится).

Они скоро вернулись, гость был озадачен.

– Не годится. Нужен красный бык.

– Да где же его взять? – охала бабушка. – Я красных и не видала сроду…

– Не знаю, думайте, вспоминайте, ищите. Чтоб обязательно красный, без единого пятнышка. Иначе парню не встать на ноги, так и останется лежнем.

Я слышал, как мать с бабушкой начали вспоминать, у кого по деревням какой масти скотина, и все получалось – только красно-пестрая. А путник твердил про красного быка и заставлял думать. Наконец матушка вспомнила, что в Чарочке у Голохвастовых красная корова и вроде бы без пятен. И вдруг у них есть прошлогодний бычок?

– Хозяина нет, кто поедет? – загоревала бабушка. – А до Чарочки двадцать верст…

– А ты сходи и приведи! – приказал путник. – Хочешь, чтоб внук поднялся – иди.

Та было засобиралась, однако передумала и послала матушку – должно быть, все-таки опасалась оставить на нее избу и больных. Мать оделась, заглянула в горницу, погладила меня по волосам.

– Я скоро, Серенька, потерпи…

Тем временем бабушка крадучись от чужака в доме достала из сундука старый медный чайник, в котором хранились деньги (копили на мотоцикл), вынула все, что там было, даже мелочь, отдала матери, заплакала, зашептала:

– Ой, боюсь я его, вон как зыркает. Не знаю, к добру ли, к худу принесло лешего. Да ведь что нам робить-то? Ой-ей-ей… Ну, иди с богом, уж как-нибудь…

Матушка поцеловала меня и пошла.

– И гляди, комолого не бери! – вслед ей сказал путник. – Обязательно, чтоб с рогами был.