Сокровище господина Исаковица

— Значит, поступим так, – говорит отец. – Я встану в половине шестого и приготовлю бутерброды. В шесть я погуляю с собакой, а потом мы позавтракаем. В путь отправимся в семь. Машину поведет тот, кто будет бодрее.

— Но паром отходит только в девять вечера, – возражаю я. – А до Карлскруны ведь не так уж далеко?

— Я хочу быть уверен, что мы не опоздаем. И хочу выехать до часа пик.

— Ничего страшного, если кое–где будут небольшие пробки.

— Я езжу туда–сюда уже тридцать лет. Мы отправимся в семь часов.

— А мы не можем переждать час пик?

— Нет. Поедем в семь, тогда у нас будет много времени на случай, если нам захочется остановиться или что‑нибудь сделать по дороге.

Я киваю, хоть и совершенно убежден, что нам не требуется четырнадцать часов, чтобы проехать чуть более шестисот километров до Карлскруны. Все равно я благодарен отцу за то, что он едет с нами. Особенно учитывая, что он не большой любитель поездок в новые места и риска угодить в неприятные ситуации, который, по его мнению, резко возрастает в моей компании.

— Кстати, ты забронировал гостиницы? – спрашивает отец.

— Я как раз этим занимаюсь.

— Сейчас? В последний момент? Роббан говорит, что в Польше чертовски дорого жить в гостинице и что нужно было забронировать номера давным–давно.

— А я бронирую сейчас.

— Ну–ну, только я не желаю спать в такой паршивой гостинице, как была у тебя, когда ты ездил в Азию. Там можно подхватить вшей.

— Я обзавелся путеводителем, – отвечаю я, – и забронирую одну из указанных там гостиниц.

— В машине я тоже спать не намерен, – продолжает отец. – Чтоб ты знал. А то в Польше можно лишиться головы.

— Спящих в машине никто не обезглавливает, – возражаю я.

— Это ты так думаешь. Они там все сплошь антисемиты.

— Вовсе нет.

— Это ты так думаешь, – повторяет отец.

— Именно так я и думаю, – отвечаю я и, не удержавшись, разражаюсь длинной тирадой в духе умного поросенка Наф–Нафа о том, что уже пообщался со множеством любезных поляков, которые помогли мне раздобыть кое–какие сведения о нашем роде. – Кстати, – добавляю я, – в Варшаве сейчас создают музей истории евреев. Он будет замечательный. Вот так‑то.

Когда я заканчиваю свою лекцию, отец, немного помолчав, говорит:

— Тогда ты можешь спать в машине, а мы с Лео будем жить в гостинице.

— Я не собираюсь спать в машине. И вовсе не все поляки антисемиты. Нельзя стричь всех под одну гребенку.

— Да–да, – говорит отец, – а что случилось с польскими евреями, которые выжили во время уничтожения и после войны вернулись домой?

— Да, но…

— Разве их не обвинили в том, что они похищали польских детей и пили их кровь? Снова?

— Вообще‑то да, но…

— Может, там не было погромов? Снова?

— Да, но…

— А в конце шестидесятых, когда коммунистическое правительство стало открыто антисемитским, все по вторилось еще раз. Ты ведь об этом знаешь?

Ну конечно, знаю. Поскольку именно тогда тесть моего дяди, который ребенком попал в концлагерь, но чудесным образом выжил, решил, что с него уже хватит, и покинул Польшу. Тем не менее я отказываюсь признать, что отец прав. Особенно потому, что эту дискуссию можно считать дополнением к бесконечному спору, который мы ведем, сколько я себя помню, и, вероятно, будем продолжать, пока один из нас не умрет. Отец утверждает, что человек зол по природе, а я отстаиваю обратное.

В защиту Польши стоит добавить, что на протяжении многих столетий она оставалась единственной страной в Европе, где евреи могли проживать беспрепятственно. И вообще, взрослый мужчина вполне в состоянии выдержать немного антисемитизма. Все‑таки это часть древней традиции, согласно которой нас, среди прочего, считали виновниками таких громких событий, как:

• чума и черная смерть;

• поражение Германии в Первой мировой войне;

• неурожайные годы;

• смерть Иисуса (правда, он сам был евреем, но все равно);

• Дарфурский конфликт;

• землетрясения и ураганы (в частности, Катрина);

• все финансовые кризисы, включая последний (согласно мнению тридцати процентов опрошенных европейцев);

• все мировое зло (по словам Мела Гибсона).

Как бы то ни было, после излишне долгой дискуссии я соглашаюсь с тем, что в словах отца есть доля истины и что мы не будем спать в машине (хоть нас и не обезглавят). Отец удовлетворенно отправляется спать, а я остаюсь сидеть за компьютером, чтобы продолжить бронирование гостиниц и изучение материалов перед поездкой.

— Не засиживайся слишком долго! – кричит мне со второго этажа мама. – Вам завтра рано вставать.

— Спокойной ночи! – кричу я в ответ.

— Что ты там внизу делаешь?

— Наверняка смотрит телевизор, – доносится голос отца. – Ведь у них дома нет телевизора.

— У нас есть компьютер, и по нему можно смотреть телепередачи! – кричу я. – Я вовсе не смотрю телевизор, я бронирую гостиницы. Хорошие гостиницы, с завтраком.

— Он смотрит телевизор, – заявляет отец. – И тебе лучше не узнавать, что именно он смотрит. Твой сын настоящий похабник.

— Не сиди слишком долго! – кричит мама. – Подумай о том, что вам завтра уезжать.

— Подумаю.

— И выключи телевизор, когда наглядишься! – кричит отец, после чего в доме Ваттинов, наконец, воцаряется тишина.