Вивенна уставилась на огни города, за которыми скрывалось множество людей с их различными верованиями, образами мышления, противоречиями. Возможно, не она одна пыталась верить одновременно в противоположные вещи.
– А что насчет тебя, Дент? – спросила она. – Ты халландренец?
– Боги, нет! – отозвался он.
– Тогда во что ты веришь?
– Мало во что, – ответил наемник. – С недавних пор.
– А твоя семья? Во что они верили?
– Все уже умерли. Они верили в вещи, которые сейчас позабыты. Я никогда с ними не соглашался.
Вивенна нахмурилась.
– Но ты же должен во что-то верить. Если не во что-то религиозное, то хоть в кого-то… в то, как надо жить.
– Когда-то верил.
– Ты всегда отвечаешь так туманно?
Дент взглянул на нее.
– Да. За исключением, возможно, этого самого вопроса.
Она закатила глаза.
Дент облокотился на перила.
– То, во что я верил, – сказал он. – Не знаю, имеет ли это смысл и захотите ли вообще слушать, если я начну рассказывать.
– Ты утверждаешь, что гонишься за деньгами, – сказала Вивенна. – Но ведь это не так. Я видела учетные книги Лемекса, он платил тебе не так уж много. Не так много, как я предполагала. И если бы ты хотел, ты бы мог захватить экипаж того жреца и забрать деньги. Украсть их было бы вдвое легче, чем провернуть дело с солью.
Он не ответил.
– Насколько я знаю, ты не служишь никакому королевству или королю, – продолжила Вивенна. – Ты лучший мечник, чем обычные телохранители… подозреваю, лучше почти любого, если можешь так легко впечатлить своим мастерством преступного главаря. Если бы ты решил участвовать в спортивных поединках, то обрел бы славу, учеников и награды. Ты говоришь, что подчиняешься нанимателю, но ты чаще приказываешь, чем исполняешь приказы. И, кроме того, раз тебе не важны деньги, то твой найм, возможно, всего лишь предлог.
Вивенна помедлила.
– Собственно, – сказала она, – единственный раз, когда я видела у тебя проблеск эмоций, речь шла об этом человеке. Вашере. Владельце меча.
Когда прозвучало это имя, Дент напрягся.
– Кто ты? – спросила Вивенна.
Он повернулся к ней, взгляд его стал жестким, вновь показывая ей, что тот весельчак, которым он представляется, – всего лишь маска. Фарс. Мягкость, скрывающая камень.
– Я наемник, – проронил он.
– Хорошо, – ответила Вивенна. – Тогда кем ты был
– Вам лучше этого не знать, – мрачно сказал Дент.
И ушел, ступив за порог и оставив Вивенну в одиночестве на темном деревянном балконе.
Глава 26
Проснувшись, Гимн Света сразу выбрался из постели, потянулся и с улыбкой сказал:
– Прекрасный день.
Слуги с неуверенным видом застыли у стен.
– Что? – Гимн вытянул руки. – Давайте, пора одеваться.
Они поспешили к нему. Вскоре пришел Лларимар. Гимн часто задавался вопросом, насколько же рано тот встает, поскольку, когда сам Гимн просыпался, его жрец всегда уже был рядом.
Лларимар смотрел на него, подняв бровь.
– Вы сегодня бодры, ваша милость.
Гимн пожал плечами:
– Просто почувствовал, что пора вставать.
– На целый час раньше обычного.
Гимн вскинул голову. Слуги продолжали его одевать.
– В самом деле?
– Да, ваша милость.
– Ну надо же, – только и сказал Гимн, кивая слугам, которые, полностью облачив его, отступили в сторону.
– Тогда перейдем ко снам? – спросил Лларимар.
Гимн помедлил, а в его сознании пронеслись образы. Дождь. Буря. Шторма. И блестящая красная пантера.
– Не-а, – ответил он, направляясь к двери.
– Ваша милость...
– Поговорим о снах потом, Тушкан, – бросил Гимн. – У нас есть более важная работа.
– Более важная работа?
Гимн дошел до двери и с улыбкой развернулся:
– Я хочу вернуться во дворец Звезды Милосердия.
– Но зачем?
– Понятия не имею, – радостно ответил Гимн.
Лларимар вздохнул:
– Хорошо, ваша милость. Может, сначала посмотрим картины? Люди заплатили большие деньги за возможность узнать ваше мнение, и они с нетерпением ждут, что вы скажете об их участи.
– Хорошо, – согласился Гимн Света. – Но давай побыстрее.
Гимн воззрился на картину.
Красное на красном, оттенки столь трудноуловимые, что художник должен был обладать как минимум третьим возвышением. Жесткие, яростные красные тона, схлестнувшиеся подобно волнам – волнам, что лишь отдаленно напоминали людей, но как-то передавали образ столкнувшихся армий лучше детальных реалистичных картин.
Хаос. Кровавые раны на кровоточащей коже и обагренная кровью униформа. В красном было так много жестокости. В его собственном цвете. Гимн как будто бы сам присутствовал при этом – он ощущал, как отображенное на картине смятение потрясает его, дезориентирует, подавляет.
Волны людей приближались к фигуре в центре. К женщине, изображенной несколькими размытыми мазками кисти, но тем не менее различимой. Она стояла высоко, будто на вершине схлестнувшихся волн, застывших в момент столкновения солдат, ее голова откинута назад, а рука поднята.
И она сжимала абсолютно черный меч, вокруг которого красное небо становилось темнее.
– Битва при Сумеречных Водопадах, – тихо сказал стоявший позади Лларимар. – Последнее сражение Всеобщей войны.