Соль с Жеваховой горы

— Мишка! Твою мать... — Краем замурзанной простыни он вытер лицо, — ...какого?..

— Там из штаба дивизии пришли... С утра трындят — где Котовский, вынь и положь Котовского. Что я им скажу?

— Ладно. Ох, черт! Голова трещит! — Котовский схватился за голову с мучительной гримасой.

— Что это за свинарник? — Мишка презрительно поморщился. — Что ты здесь устроил? Тебе обязательно надо все превращать в хлев?

— А, заткнись! — буркнул Котовский. — И без тебя голова раскалывается. Хорошо так вчера посидели... с девочкой.

— С девочкой? Какой еще девочкой? Где она?

— Ушла, наверное. А который час?

С этой мыслью Котовский потянулся к тумбочке с перевернутой лампой, сбросил пустую кобуру на пол, принялся шарить по тумбочке. Лицо его при этом менялось с такой выразительностью, что Мишка не выдержал:

— Ты что, в цирке? Что ты клоуна из себя корчишь?

Вдруг Котовский резко сел на кровати, подогнув ноги по-турецки, и захохотал, как сумасшедший. У Мишки вытянулось лицо.

— Ты с ума сошел? — ласково, как принято разговаривать с маленькими детьми, спросил он.

— Ох, Мишаня, ты не поверишь! И я бы не поверил, если бы кто рассказал! Грабанула она меня, шмара эта, с большими сиськами! Вот как есть грабанула! — продолжил хохотать Котовский.

— Эта девка тебя ограбила? — У Мишки распахнулись глаза.

— Не поверишь — часы забрала, и наган, и кошелек еще с червонцами сверху был! Даже одеколон вытащила из тумбочки! Ох, умора!

— Что тут смешного, ты ненормальный? — прикрикнул на него Мишка. — Какая-то сука тебя ограбила, а ты ржешь?

— А что мне, плакать, что ли? Ох, умора! А девка была горячая. Бедра такие... А грудь... Нет, ну надо же! — и, хлопнув себя по ляжкам, он снова расхохотался.

— А стол кто перевернул? — На лице Мишки появилось странное выражение.

— Так мы и перевернули! Девка была крупная... Я на столе пытался ее.. А стол и перевернулся...

— Ты больной, — вздохнул Мишка, — денег хоть немного было?

— Да вроде прилично! Вчера только перевод за ранение получил, на три месяца здесь пособие положено. Так что крупная была сумма.

— Надо найти шалаву, — сказал Мишка, — я скажу кому следует — суку быстро отыщут, и к ногтю!

— Вот еще чего, — Котовский вдруг стал серьезным, — буду я счеты сводить с бабой! Бабе мстить — не мужское это дело. Ну ее. Грабанула — и ладно. От меня не убудет. А к ногтю — зачем ногти-то пачкать?

— Где ты ее подцепил, хоть скажи?

— Да в борделе на Ланжероновской! Веселое такое заведение. Занавески в цветочек. Классная была девка, с широкой костью. Мне такие нравятся. Мы на Дерибасовской еще кутили. Потом я сюда ее привез. Странно, да?

— Что странного?

— Я каждый день новую девку сюда вожу, а только эта шалава меня грабанула. Деревенская какая-то. Явно не знала, кто я такой.

— Значит, нужно найти и как следует объяснить, чтоб больше неповадно было!

— Нет, — Котовский покривился от головной боли, — и не вздумай даже! Хотя...

— Что? — Мишка подошел ближе, сразу уловив изменившиеся нотки в тоне своего друга и коман­дира.

— Я вот что думаю... А знаешь, чей это бордель?

— Ну? — Мишка слушал с интересом.

— Майорчика. Ну, правой руки Японца покойного, царствие ему небесное! Мейера Зайдера. Он как в Одессу вернулся тайком, так сразу бордели стал крышевать. И этот давно уже его. Он, наверное, не знает, что я в городе.

— Не говори глупости! — сухо сказал Мишка. — Вся Одесса знает, что после ранения Котовский отдыхает на вилле на Французском бульваре, которую ему большевики выделили! Так что не может Зайдер управляться с борделями и такого важного не знать!

— Да, — Котовский задумался, — слушай... Я тут подумал. Девка эта — хороший повод, чтоб не ее к ногтю, а Зайдера. Не нравится он мне.

— Это тебе зачем? — Мишка нахмурился. — Ты тут пересидишь еще месяцок и уедешь, а Одессе здесь жить.

— С каких это пор ты, Мишка Няга, одесситом заделался? Ты всегда был ушлый цыган без роду без племени! Помнишь, где я тебя подобрал?

— Помнить-то я помню. Я все помню, — мрачно сказал Мишка Няга, правая рука и самый верный адъютант Котовского, — только вот Одессу я всегда любил и буду любить. Не лезь ты в их дела!

— С чего ты про этих биндюжников печешься? — нахмурился Котовский. — Злые языки мне давно несут, что ты закорешился кое с кем с Молдаванки.

— Пусть несут, — хмыкнул Мишка, — а Молдаванку я люблю! Она на мой родной городок похожа.

— Какой твой родной городок? — подозрительно спросил Котовский.

— Тебе это зачем? Было — и сплыло, что о том думать, — пожал плечами Мишка, — много всего было. Погулял на своем веку. Людей грабил. Много было. А теперь — теперь в другую жизнь. Ты лучше посмотри, что еще она у тебя грабанула!

Котовский сполз с постели и принялся одеваться. Затем подошел к тумбочке и учинил тщательный досмотр.

— Эй, глянь-ка! Это что такое? — удивленно воскликнул он, сбросил на пол лежащую на боку лампу и позвал Мишку рукой.

Няга подошел ближе. На полированной поверхности тумбочки лежали какие-то крупные кристаллы белесоватого цвета.

— Похоже на соль, — сказал Мишка и взял один кристаллик. Лизнул. — Не соленое.