Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947

В конце марта стало ясно, что большая часть моей миссии осталась невыполненной. Несмотря на большие жертвы с нашей стороны, мы потеряли Саарское пфальцграфство, противнику удалось осуществить прорыв с плацдармов в районе Ремагена и Оппенгейма, которые послужили войскам альянса опорой для дальнейших наступательных операций. Таковой стали даже низовья Рейна, через который противнику удалось переправиться в удивительно короткий срок. Стратегический замысел противника был ясен: с помощью своих основных сил он был намерен рассечь территорию Германии на две части – северную и южную – и соединиться с войсками русских; британские войска должны были захватить расположенные на нашем правом фланге порты на Северном море; и, наконец, американо-французская группировка, действовавшая на южном направлении, должна была оккупировать юг Германии.

Как же такое стало возможным? Несомненно, германские части, будь они нормально укомплектованными и располагай они соответствующим вооружением и техникой, все еще были вполне способны решать боевые задачи. Не подлежит сомнению и то, что если бы каждая группа армий имела в своем составе несколько танковых или панцер-гренадерских дивизий и если бы мы могли хотя бы приблизительно сравняться с противником по числу боевых самолетов, то определенная «автономность» действий была бы возможна. Тот факт, что группа армий Н, имевшая в резерве танковые дивизии, тем не менее потерпела поражение, сам по себе не отменяет спор по поводу допустимости такой «автономности», но он подтверждает правильность моей точки зрения, состоящей в том, что «автономность» действий не могла решить проблему. Руководствуясь этим убеждением, я отказывался прислушиваться к постоянным требованиям командующих группами армий предоставить им свободу действий; они отражали не реальность, а воспоминания о более счастливых временах, которые канули в прошлое и на смену которым пришли нехватка горючего и прочих совершенно обязательных вещей и необходимость воевать, используя плохо обученные части. Не могу, однако, отрицать, что упрямое отстаивание многими военачальниками идеи автономии вызывало у меня беспокойство и фактически привело к возникновению определенного кризиса доверия между подчиненными мне командирами и мной. То, что после пяти лет войны у подчиненных мне генералов могли возникнуть собственные идеи по поводу того, как нужно действовать, было вполне понятно и даже естественно. Понятно было и то, что вопросы политики и экономики, а также военные проблемы должны обсуждаться. Но нельзя было позволять, чтобы споры на эти темы доминировали над всем остальным. В сложной ситуации настоящий солдат обязан отбросить все сомнения, перестать заниматься разрушающим и разъедающим все и вся критиканством и явить своим подчиненным такой пример доблести, который заставит их не раздумывая следовать за ним и безоговорочно выполнять все его приказы. Даже в описываемые мной тяжелые времена мне доводилось встречать много офицеров, которые буквально излучали силу и готовность к таким действиям.

Мой многолетний опыт ведения боевых действий против противника, обладающего значительным численным перевесом, заставил меня твердо запомнить усвоенный еще в годы Первой мировой войны урок. Он состоял в том, что, где бы ни происходило дело – на побережье или во внутренних районах, локальные оборонительные действия с целью удержания основной линии фронта, на которых настаивал Гитлер, никогда не дают ожидаемых результатов в условиях, когда противник ведет комбинированное наступление на суше, на море и в воздухе. С учетом нашей слабости на земле и в воздухе у нас не было выбора. Для нас единственным возможным тактическим вариантом была маневренная война с целью удержания намеченных рубежей в конкретных, заранее намеченных районах.

Предварительные переговоры в берлинской ставке зарядили меня определенным оптимизмом. Однако после первых же визитов на передовую он испарился. Конечно, тогда я не думал, что мы так быстро потеряем Саарское пфальцграфство и низовья Рейна. Я считал, что наше сопротивление на одних участках и уклонение от столкновения с противником на других приведет к некоторому затишью в ходе боев и что противник хотя бы на время приостановит свое наступление, выйдя на линию, проходящую вдоль рек Везер – Верра – Майн – Альтмюхль – Лex. А уж тогда делом Верховного командования было воспользоваться сложившейся ситуацией. Я же в этом случае считал бы свою миссию как командующего Западным фронтом завершенной.

Разногласия между Верховным командованием вермахта и командованием сухопутных сил, существовавшие уже много лет, в то время становились все более и более очевидными. Неистребимое недоверие между ставкой и армейским руководством оказывало парализующее, а во многих случаях разрушительное действие на наши войска. Следствием этого было то, что армейское командование считало, что его не понимают и подрезают ему крылья. Тот факт, что Гитлер объяснял наши поражения упрямством и своенравием командования сухопутных войск, а также его частое вмешательство в действия армейского генералитета даже по самым незначительным тактическим поводам вызывали насмешки и рассматривались как попытки введения кабинетного стиля руководства; стратегические приказы фюрера и его попытки предвидения расценивались как дилетантские. Подобная скрытая враждебность была могилой для всех проявлений инициативы, наносила ущерб единству нашего командования и приводила к бесполезной трате времени и сил.

Невероятно тяжелые потери последних шести месяцев боев, постоянное отступление и поражения – все это крайне измотало наших солдат и офицеров, и в этом тоже таилась опасность. Многие офицеры находились на грани нервного истощения, у других появились проблемы со здоровьем, третьи были просто некомпетентными. Плюс ко всему у нас ощущался явный дефицит младшего офицерского состава. Нам вообще не хватало людей, а подкрепления прибывали на фронт плохо обученными, без боевого опыта, небольшими порциями и к тому же почти всегда с опозданием. Соответственно, толку от них было мало. Прочно спаянными и боеспособными были только те части, во главе которых стояли умные командиры, имеющие в своем распоряжении опытных младших офицеров и здоровое ядро опытных солдат.

Наличие в тылу слишком большого числа отставших от своих подразделений военнослужащих говорило о том, что таких частей осталось не так много. Эти отставшие также представляли собой определенную угрозу, так как способствовали распространению инфекций и создавали помехи движению транспорта; в то же время они могли быть источником пополнения боевых частей. Многие из них в самом деле отстали от своих во время боя либо возвращались к месту прохождения службы из госпиталей или учебных батальонов. Эти люди подчас действительно не могли разыскать свою часть. Другие (таких было большинство) просто пытались уклониться от отправки на фронт и делали все, чтобы оставаться как можно дальше от передовой. Встревоженный своими первыми впечатлениями о положении в тылу, я принял ряд решительных мер. Были созданы заградительные рубежи для отлова дезертиров. Однако в них все же оставались значительные лазейки, а потому в дополнение к ним был сформирован так называемый Полевой заградительный отряд. Заградительные рубежи поначалу отстояли далеко друг от друга. Однако в конце марта, после прорыва противником нашей обороны, они почти вплотную приблизились к линии фронта и стали постепенно отодвигаться назад вместе с ней. Для того чтобы предупредить участников кордонов об изменениях в обстановке, требовалось время, да и разыскать сами кордоны военной полиции было не так уж легко; положение еще больше усугублялось из-за проблем со связью. Единственным возможным решением проблемы было передать всю эту деятельность под контроль генерала Шпейделя, командира Полевого заградительного отряда, который в прошлом, когда я занимал должность командующего 1-ми 2-м воздушным флотом, был у меня начальником штаба. Он отнес кордоны подальше в тыл. Благодаря этому пропускные пункты получили возможность дольше оставаться на одном месте и стали работать более эффективно. На участках, где противнику удавалось прорвать нашу оборону, кордоны и пропускные пункты заменялись офицерскими патрулями.

От военно-воздушных сил, которые в течение нескольких лет явно приходили в упадок, нельзя было требовать, чтобы они в полном объеме выполняли свои функции. Мне, человеку, который сам вышел из люфтваффе, было особенно тяжело видеть явную неэффективность нашей авиации – тем более что я больше ничем не мог поправить положение. Постоянная критика в адрес люфтваффе со стороны сухопутных сил, представители которых утверждали, будто от ВВС нет никакого толку, была неоправданной, хотя более энергичное руководство нашей авиацией могло бы принести более приемлемые результаты. Задача командования ВВС состояла в том, чтобы концентрировать всю ударную мощь авиации на наиболее важном для нас в тот или иной момент участке. Но оно, увы, утратило былую гибкость. Возможно, следовало бы не разбивать всю авиацию на три дивизии ВВС, а объединить ее в одно легко управляемое компактное соединение и бросать его в бой там, где это было наиболее необходимо. Объединение боевых частей ВВС с так называемой внутренней дивизией истребительной авиации было верным решением – нам нужно было иметь под рукой мощную военно-воздушную группировку. Но задачи, которые ставились перед нашими истребителями, были слишком многочисленными и разноплановыми. Что касается зенитной артиллерии, то даже при том, что Зенитно-артиллерийский корпус под командованием Богача, Пикерта и Шильфарта творил чудеса, все более частое использование его для нужд наземной обороны снижало его способность к отражению атак с воздуха.