Солдат удачи

Джон Джозеф застыл, глядя на эту пару — свою бывшую любовницу и ее светловолосого сына. В этот момент он внезапно понял, ощутив ужасный холодный спазм в желудке, что все это время заблуждался. Он понял, что потратил двенадцать лет своей жизни на пустую грезу, что Маргарет для него ничего не значит — и никогда не значила. Похоть когда-то ослепила его, но он — дурак, болван, упрямец! — он никогда не любил се.

Он поднялся, чтобы присоединиться к поющим гимн, и ощутил странную слабость в коленях. Потом он обнаружил, что не способен испытывать какие-либо эмоции, что он — всего лишь пустая оболочка, тень человека, годная лишь на то, чтобы воевать да покупать ласки падших женщин. Здесь, в доме Господа, его душа была одинока. Он презирал себя, он проклинал свое упрямство за потраченные впустую годы… и тут Маргарет очень медленно повернула голову и взглянула на него.

Джон Джозеф так никогда и не понял, узнала ли она баритон, раздававшийся у нее за спиной, или просто интуитивно ощутила его присутствие. Так или иначе, они взглянули друг другу прямо в глаза и долго стояли так, позабыв обо всех приличиях и хороших манерах. Это был открытый, смелый взгляд.

Прошла целая вечность, за которую Джон Джозеф успел стать холодным, как сама смерть, и наконец Маргарет позволила себе слегка улыбнуться. Но он продолжал смотреть ей в глаза. Где же его ответная радость? Неужели сердце его настолько очерствело? В его голове завертелся миллион вопросов, когда он обнаружил, что ему безразлично, смеется она или хмурится, жива или мертва. Ощущая, что его руки и ноги стали совсем ватными, Джон Джозеф отвесил формальный поклон, повернулся и, сопровождаемый изумленными взорами прихожан, распевающих гимн, пошел прочь, не оглядываясь.

Он истратил свою жизнь на фальшивку. Он оказался не разумнее того помешанного императора, с которым играл в войну. Зная наверняка, что ему нужно предпринять, Джон Джозеф вскочил в кэб, все еще стоявший у церковных ворот, и велел отвезти его на станцию в Уокинг.

Теплым днем, сменившим апрельское утро, Горация шла со своей семьей обратно на Дьюк-стрит, едва прислушиваясь к беседе матери и отчима, обсуждавших с растущим энтузиазмом возможность приобретения особняка в Суррее, о проклятии которого некогда рассказывал ей Джон Джозеф. Но Горри была не в состоянии на чем-то сосредоточиться — ни на возбужденной дискуссии, ни на голубизне весеннего неба, ни на детишках, игравших в парке, ни на военных, блиставших ало-золотыми мундирами. Она могла думать только об одном вполне конкретном военном. Мужчина, покоривший ее сердечко, вернулся в Англию.

Горация знала наверняка — и без всякого ясновидения, что он приедет к ней. Она чувствовала, что у нее еще есть шанс завоевать его любовь: ведь если бы он обручился или полюбил другую женщину, Кэролайн обязательно сказала бы ей об этом. И эти мысли переполняли ее таким счастьем, такой надеждой, что она вбежала в дом впереди всех, не обращая внимания на дворецкого, и ринулась в приемную, не заметив даже визитной карточки, лежавшей в зале на серебряном подносе.

Джон Джозеф, очень корректный и подтянутый, сжимая в руках эфес шпаги, уже сидел в приемной, и это явилось для Горации самым большим потрясением за всю ее жизнь, — не вызвав, впрочем, у остальных особого удивления. Он поднялся и поклонился Горации, глядя на нее такими глазами, словно видел ее первый раз в жизни.

— Леди Горация, — произнес он. — Я проходил мимо вашего дома и подумал, что могу нанести вам визит.

Ложь была совершенно прозрачной, а правда читалась в его глазах без всякого труда.

— О! — воскликнула Горация, чувствуя себя совершенной дурочкой. — О! Боже мой, я не могу поверить, что прошло целых пять лет. Вы совершенно не изменились.

— А вы изменились, — сказал он. — Я не мог себе представить, что вы способны стать еще красивее… но я ошибался.

Наступила тишина. Джон Джозеф и Горация впервые взглянули друг на друга открыто. Перед Горацией стоял грустный молодой человек, которому довелось в своей жизни вынести много горя. Но в его лице читалась решимость. Джон Джозеф смотрел на Горри особым взглядом, который она никогда раньше у него не замечала. И этот взгляд взволновал ее до глубины души без всяких слов.

Он же видел красавицу — поистине редкостную красавицу. Ее красота светилась изнутри, из самого сердца. Ведь Горация унаследовала самые лучшие черты Уолдгрейвов — отвагу, пренебрежение к условностям, отвращение к лицемерию. Она превратилась в необыкновенную женщину, способную на исключительную преданность тому, кого любит, и, с другой стороны, ни за что не ставшую бы даже говорить с тем, кто ей не по душе.

Пауза затянулась, но в конце концов Джон Джозеф смог вымолвить:

— Вы ведь знаете, зачем я пришел к вам?

Горация сняла шляпку и бросила ее на стул. Не отвечая на его вопрос прямо, она сказала:

— Я не думала, что это произойдет именно так. Мне казалось, вы будете за мной ухаживать или даже станете моим возлюбленным.