Впрочем, теперь ей нужно было думать лишь о том, что предстояло совершить. Под ее пальцами комочек воска превратился в женскую фигурку, увенчанную пучком волос, собранных с того места, — где леди Дэйви обычно сидела в церкви св. Иоанна в Уокинге. Затем из жестянки, запрятанной в складках платья, она извлекла пять волосков Джона Джозефа, снятых Кловереллой с воротника его плаща, когда она помогала ему раздеться. Потом она слепила мужскую фигурку и приделала к ней волосы Джона Джозефа. На лице колдуньи заиграла торжествующая улыбка. Она достала заложенный между страницами старинной книги бумажный конверт, в котором находился целый локон волос Маргарет. Кловерелла улыбалась. Этот локон она срезала с головы своей госпожи, когда та дремала, много лет назад, во времена властвования миссис Тревельян в замке Саттон. Подобно своей знаменитой прабабке, Кловерелла была научена собирать волосы тех, кто однажды мог оказаться ее врагом.
И вот, произнеся вслух: «Сердце Джона Джозефа Уэбб Уэстона», она слепила маленькое восковое сердечко и, пока оно еще не остыло, вдавила внутрь локон волос. Она пометила сердечко инициалами Джона Джозефа и приколола его булавкой к мужской фигурке. Потом она воскликнула: «Эвоэ! Встретились с похотью, расстались с отвращением!» — и вырвала из затвердевшего сердца один волосок.
Заклятие было почти готово. Она снова воскликнула: «Эвоэ! Эвоэ! Когда все проходит, умирает и любовь!»
Она наклонилась над фигурками и, открыв маленькую шкатулку, поместила внутрь фигурку Джона Джозефа. Потом она взяла восковую леди Дэйви и отправилась вместе с ней обратно в библиотеку.
Джей спал так же мирно, как когда она уходила, а в кулаке его была зажата золотая гинея, которую Джон Джозеф, по-видимому, уходя, оставил мальчику. Кловерелла наклонилась, чтобы поцеловать его, а затем подошла к камину и, глядя в огонь, принялась перекладывать из руки в руку восковую куклу. В конце концов ей пришла в голову мысль получше, чем просто уничтожить Маргарет. Она подошла к двери и вышвырнула фигурку вон.
— Убирайся, — произнесла она. — Исчезни и сгинь. Саттон и его хозяин больше в тебе не нуждаются — и никогда больше не будут нуждаться.
— Что случилось, Джон Джозеф? Вы так бледны.
Леди Ганн заботливо склонилась над ним, слегка расплескав свой портвейн. Бывшая мисс Хасс, овдовев, пристрастилась к спиртному: вино помогало ей предаваться знойным мечтам юности, в которых она распутничала с молодыми военными.
Она совсем высохла и отощала от возраста и пьянства, что в сочетании с плоской грудью и костлявыми бедрами делало ее совершенно непривлекательной. Было даже непонятно, женщина это или мужчина, когда она в своем черном атласе и черной траурной шапочке склонилась над бедным капитаном, который нервно пощипывал усы и теребил носовой платок.
— Ничего, мисс… леди Ганн. Легкая боль, и больше ничего.
— Выпейте еще, — последовал совет, а за ним — щедрая порция утешительного для обоих портвейна.
Именно в этот момент Кловерелла выдернула первый волосок из сердца восковой куклы; этот ритуал ей предстоит повторять каждую неделю, до тех пор, пока не исчезнет весь локон. Джон Джозеф почувствовал настоящую физическую боль в самых потаенных глубинах сердца.
— Потеря вашего бедного отца — это было так ужасно. Я очень расстроилась на похоронах. Я так вам сочувствую.
Поскольку леди Ганн унесли домой с похорон в полном бесчувствии, — она, должно быть, как следует подкрепилась, чтобы спастись от холода, — Джон Джозеф не смог сдержать кривой улыбки.
— Ах, эти старые времена, — продолжала она, прервавшись только для того, чтобы сделать очередной глоток. — Вы помните то ужасное Рождество, когда потерялся Сэм Клоппер? И подумать только, что его нашли через столько лет! А вы знаете, что после этого несколько человек написали похожую сказку — о ребенке, который, играя в прятки, прятался в старом дубовом сундуке, — словно бы они сами все это придумали?
— Нет, я не знал.
— Да-да. Просто невероятно, как широко становятся известны подобные истории. А в другой раз за игрой в вист мне сказали, что молодой мистер Диккенс… Кстати, вы читали «Николаса Никльби»? Это весьма забавно, но ведь чистейший вздор! Так вот, мистер Диккенс услышал историю бедной мисс Мэлиор Мэри Уэстон и очень впечатлился.
— Правда?
— Да, — леди Ганн допила свою порцию. За стаканом она превращалась в великолепную собеседницу, а в остальное время была несколько замкнутой. — И я уверена, что именно такой персонаж — пожилая женщина, обрекшая себя на одиночество в своем доме и ждущая, когда все вокруг придет в упадок, — обязательно появится в его следующем романс.
— О, Господи, — вздохнул Джон Джозеф.