Солдат Василий Михайлов

— Под его командой, — заключил он рассказ, — я получил черную повязку на глаз и начал понимать войну… Спасибо старику — от него я многому научился!

Екатерина II вызвала князя Долгорукого в столицу…

Верхи Петрополя златые

Как бы колеблятся меж снов,

Там стонут птицы роковые,

Сидя на высоте крестов!

Императрица приняла полководца во внутренних покоях, одетая в голубенький капот, на коленях у нес грелась злющая дымчатая кошка с острыми черными ушами, которая часто шипела…

— Звала ты меня, матушка? Так вот я — прибыл! Она предложила ему чашечку кофе своего приготовления, но старик отвел от себя все ее заботы.

— Того не надобно, — сказал. — Уже откушал…

— Ну, Василь Михайлыч, — заговорила императрица, — услужил ты отечеству в избытке. Жалую тебя шпагой с алмазами, и прими от меня бриллианты к ордену святого Андрея Первозванного… Слышала я, будто долгов ты накошелял немало? Так ты скажи, сколько должен: все твои долги беру на себя…

За вторжение в Крым он получил титул Крымского!

— Доволен ли ты? — спросила Екатерина II.

— Да уж куда выше? — отвечал Долгорукий Крымский. — Но уважь просьбу мою… Сызмальства при войсках состою российских, сам бил, и меня били! Уставать начал от дел бранных. Дозволь в деревеньку отъехать, на солнышке раны погреть старые?

В деревне он засиделся, прижился в тиши поближе к петухам, будившим его на восходе солнца, поближе к яйцам, сметанам и лукошкам с грибами пахучими. Казалось, жизнь уже прожита, ничего больше не будет…

Но в 1780 году указом свыше его назначили на высокий пост главнокомандующего в Москве (по сути дела, он стал генерал-губернатором «первопрестольной столицы»).

Надо признать, что грамоты князь так и не осилил.

И всю жизнь обвинял в своей безграмотности…, перья:

— Опять перышко худо зачинили — никак не могу писать! Эй, секлетарь, кудыть ты провалился, ты резвей меня, ну-к, пиши за мою милость, а я тебе, дураку, диктовать стану…

Доступ к нему всегда был свободен.

— Мне ли, старому солдату, дверьми от народа затворяться? — говорил Крымский, и к нему в кабинет смело входили и купец, и ветеран-инвалид, и крестьянин с обидой на барина…

Законов князь никаких не знал и, кажется, даже гордился тем, что не знает, а судил-рядил «по-отечески», руководствуясь лишь смекалкой и богатым жизненным опытом.

— Я солдат, — с гордостью говаривал о себе Василий Михайлович, — в чернильной купели не купан, с острия пера невскормлен, казенной бумагой не пеленат… Я прост, как ружейный багинет!

Был он человеком по-русски щедрым и хлебосольным, к столу своему сажал любого захожего с улицы. Дважды открывший двери для русской армии в лучезарный Крым, он скончался 30 января 1782 года. Умер как раз на пороге важного события, когда Крым вошел в состав нашего государства на правах новой губернии — Таврической!

Его похоронили в селе Полуехтове Рузского уезда Московской губернии, и над могилой полководца склонились трепетные русские березы, стали вить гнезда певучие русские птицы…

В эпитафии поэта Ю. А. Нелединского-Мелецкого сказано:

Прохожий, не дивись, что пышный мавзолей

Не зришь над прахом ты его,

Бывают оною покрыты и злодеи;

Для добродетели нет славы от того!

Пусть гордость тленная гробницы созидает

ПоДолгорукове ж Москва рыдает!

В 1842 году в городе Симферополе «солдату Василию Михайлову» был сооружен памятник… Он не уцелел.

Зато остался на Москве дом его в Охотном ряду, где позже размещалось московское Благородное собрание, а ныне — Колонный зал Дома Союзов.

И каждый раз, когда передают концерт из Колонного зала, мне почему-то невольно припоминается Долгорукий Крымский…

Мир праху его солдатскому!