подумал Забаров и горько усмехнулся. Обрадовавшись этой встрече, Марченко
схватил Федора за руку и потащил его в свободную комнату, оживленно болтая:
-- Вот здорово, черт возьми!.. Не ожидал встретить тебя здесь!.. Ну,
рассказывай, как дела!..
Марченко усадил Забарова рядом с собой. В его руках непостижимо быстро
оказалась холодная фляга с водкой.
Выпили по одной стопке.
-- Ради такого случая не грех выпить и по второй!
-- А вот этого делать сейчас не следует, -- спокойно возразил Забаров.
-- Опять ты за свое! -- обиделся Марченко. -- Неужели ты не рад нашей
встрече? Ведь как-никак, а более двух лет вместе прослужили!..
-- Почему не рад? Очень даже рад, -- сказал Федор. -- Но пить сейчас
больше не буду. Ты уж извини меня.
-- Не притворяйся, Забаров! -- голос Марченко стал резок. -- Знаю я
вас. Не любите вы меня. Забыли все. А ведь гордились, черт бы вас побрал,
когда имя вашего командира гремело на всю армию! -- лейтенант налил себе
полный стакан и одним духом выпил его. Коричневые глаза его заблестели
огнем. -- Тот же Васильев, который теперь видеть меня не хочет, не раз
выносил мне благодарность за мои блестящие поиски, лично прикреплял ордена к
Марченковой гимнастерке, и Марченко был его первым любимцем!.. А кто отстоял
аксайский плацдарм? Кто воспитал вас -- тебя, Шахаева, Акима, Ванина,
Пинчука?.. Кто больше всех ходил в опасные операции, кто захватил немецкого
генерала? Разве не Марченко? Кого обнимал командующий армией там, у поселка
Елхи? Разве не лейтенанта Марченко?.. Так почему же вы все забыли об этом?..
-- Марченко рывком подтянул к себе флягу, хотел было еще налить себе, но
Забаров спокойно остановил его, взяв из его рук водку.
-- Мы уж слышали это от тебя, -- глухо проговорил Федор. -- Разве
только ты один воспитывал разведчиков?.. Все помаленьку воспитывали друг
друга. А Шахаев? Он, пожалуй, побольше нас с тобой сделал.
Забаров говорил и видел, как все более склонялась когда-то гордая
голова Марченко, глаза его мутнели, губы шевелились. Казалось, он готов был
либо расплакаться, либо страшно выругаться. Но, к удивлению Забарова,
Марченко тяжело поднялся из-за стола, прошелся по комнате и прохрипел:
-- Хватит, Забаров...
Федор видел, как тяжело было офицеру, и стал быстро прощаться:
-- До свидания. Подумай о том, что я тебе сказал.
Забаров вывел разведчиков за село. На белом бугре чернели какие-то
пятна. Оказалось, что тут успела уже окопаться стрелковая рота. Вскоре
разведчики услышали знакомый голос неуемного своего дружка Фетисова.
-- Петренко, у тебя все бойцы на месте? -- спрашивал он.
-- Все до единого! -- отвечал простуженным голосом Петренко, тот самый,
что в приднепровском лесу разговаривал с генералом. Поcлe Днепра Петренко,
по рекомендации Фетисова, был назначен командиром стрелкового отделения.
-- А у тебя, Гаврилин? -- опять раздался голос старшины.
-- Все, окромя Фролова. В Кировограде, в уличном бою...
-- Знаю. Написал о нем родным?
-- Так точно. Написал.
Забаров, проходя мимо, подумал, что пехотинцам, наверное, очень хочется
зайти в домики и погреться. Но они вот лежат на этом холодном снегу -- в ста
метрах от тепла, сытной пищи, от ласкового огонька...
Забаров вновь подумал о Марченко и тяжело вздохнул.
4
Остаток ночи разведчики провели в освобожденной полком Баталина деревне
Юрково. Решили переночевать в доме, который привлек их своей добротностью.
Вскоре пришел Пинчук, весь заиндевелый, как дед-мороз. Он принес в термосе
горячий борщ, а во флягах -- водку.
Привыкшие к восторженным встречам с населением освобожденных городов,
деревень и сел, солдаты были на этот раз поражены угрюмостью хозяина дома.
Он даже не предложил разведчикам сесть. Бойцы намекнули ему о ночлеге, но
тот пропустил это мимо своих ушей. В довершение всего он стал разучивать со
своим сыном -- мальчиком лет десяти -- "Новый завет", псалтырь.
-- "От Матфея святое благословение, -- тягуче читал хозяин, набожно
смотрел на икону и приглаживал бороду, расплавленным воском стекающую ему на
широченную грудь. -- Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына
Авраамова. Авраам роди Исаака. Исаак роди Иакова. Иаков роди Иуду и братьев
его..."
-- Слухай, старый! -- не выдержал Пинчук. -- Не знаю, кто там кого
родыв, но тебя наверняка -- Иуда!.. Кажи, у тебя можно хлопцам переспать
ночь чы ни?
-- Рад бы всей душой, да только больные мы...
-- Щось вид у тэбэ дуже свеженький...-- язвил Пинчук. Злоба мутила его,
толкала на дерзость.
Шахаев заметил, как от слов Пинчука глаза старика вспыхнули нехорошими
огоньками и быстро спрятались под мохнатыми рыжими бровями. Отослав куда-то
сына и сунув за образ псалтырь, старик начал не спеша сучить дратву. Был он
высок и плечист. На витом поясе -- связка ключей. Голова смочена маслом и
тщательно причесана. Из-под ворота синей сатиновой рубахи выпирала воловья
шея. От всей фигуры хозяина веяло устойчивой домовитостью.
-- Бачу, ты, старый, пропитався этой частной собственностью, --