Солдаты

походах русских богатырей, добавил: -- Как князя. Раньше ведь в курганах

только князей хоронили...

-- Ну? -- удивилась девушка. -- Всех князей?

-- Нет, -- уверенно сказал Сенька. -- Зачем же всех? Которые только

землю русскую от врагов защищали, от иностранцев разных.

3

Могучей, полноводной рекой, вышедшей из своих берегов, разлилось

наступление. И ничто уже не в состоянии было остановить его. Едва отгремели

жестокие бои за Харьков, а солдаты несли уже в своих сердцах новое.

Задыхаясь в дорожной августовской пыли, они на ходу разговаривали друг с

другом.

-- Говорят, фашисты построили на Днепре вал.

-- Свалятся и с этого вала.

-- Однако ж трудно будет.

-- На Донце было не легче.

-- Ой, хлопци, як мэни хочется скорийше побачить Днипро. Ведь я родився

там...

-- Побачишь скоро!

-- Скоро ль?

-- А ты думал -- как?

-- А что, ребята, на лодках поплывем?

-- Уж там как придется. Надо будет -- и на плетне поплывешь.

-- Чего там на плетне. Видите, сколько за нами паромов на машинах

везут. Все предусмотрено...

-- Эй вы, мимо-харьковские, чего остановились?..

-- А ежели ты харьковский, так помалкивай!..

Дивизия генерала Сизова вместе с другими войсками подошла к Харькову,

но накануне решительного штурма ее вдруг перебросили на другой участок

фронта. Так и не довелось ее бойцам и офицерам побывать во второй столице

Украины. Это очень огорчило разведчиков.

-- Не быть нашей дивизии Харьковской, -- сокрушенно говорил Ванин, по

случаю легкого ранения опять находившийся "в обозе", то есть при Пинчуке.

-- Выходит, так.

-- Чего доброго -- еще Мерефинской назовут!

-- И это может быть. На Мерефу путь держим.

-- Что и говорить -- обидели нас!

-- Генералу небось досадно.

-- Еще бы! Старался "хозяин" первым войти в город, а оно вон как

получилось...

-- Вот незадача... -- проворчал Кузьмич, вымещая досаду на немецких

битюгах, дарованных ему Сенькой. -- Стало быть, в Мерефу...

-- Да что вы расхныкались! Командование знает, как надо поступить, --

безуспешно пытался успокоить огорченных солдат Мишка Лачуга. -- Вот я, когда

у генерала был...

-- Командование-то знает, да нам-то оттого не легче!.. -- перебил его

Сенька: он был очень расстроен. -- Мне, может, этот Харьков уже во сне

снился, а теперь изволь-ка, Семен Батькович, прозываться Мерефинским...

-- Мерефа тоже советский город, -- возразил Лачуга.

-- Сам знаю, что советский. Я против ничего не имею, -- стоял на своем

Сенька, -- но пусть бы его брали второстепенные части. -- Ванин был глубоко

убежден, что такие части существуют, и уж никак не думал причислить к ним

свою дивизию.

-- Ничего, Семен, будем называться Днепровскими, -- попытался еще раз

успокоить разведчика Михаил. -- Уж мимо Днепра мы никак не пройдем.

-- Днепровскими? За реки названия не дают... Ведь нам в самый раз было

в Харьков идти -- и вдруг...

-- Видишь, чего ты захотел! А помнишь хутор Елхи? Три месяца мы не

могли взять этот разнесчастный хуторишко, а в нем всего-то навсего было две

хатенки, да и от них оставались одни головешки. А как мы мечтали овладеть

этими Елхами! Вот тогда действительно они во сне нам снились. А теперь ему

города мало. Силен ты, парень!

-- Так то было в сорок втором. А сейчас -- сорок третий!..-- не

сдавался Ванин. -- Мне, может, скоро всей Украины будет мало. Берлин, скажу,

подавай!

Солдатский говорок медленно плыл вместе с облаками пыли над небольшой

проселочной дорогой, по которой двигались обозы и хозяйственные

подразделения. Хорошие дороги они уступили танкам и другой боевой технике.

В споре принимали участие все, кроме Пинчука. Петр отмалчивался. Он

полулежал на повозке Кузьмича, подложив себе под спину мешок с солдатским

бельем, и сумрачно оттуда поглядывал. На его усищах нависла пыль, и оттого

усы были бурые и тяжелые. Молчание Пинчука при обсуждении столь

животрепещущего вопроса показалось Сеньке в высшей степени подозрительным.

Он несколько раз пробовал заговорить со старшиной, но Пинчук упорно молчал.

В конце концов Семен решил сделать хитрый ход.

-- Так-то, Петро Тарасович, любишь свою Украину, -- вкрадчиво начал он

издалека. -- Неукраинцы и то болеют за нее душой, жалеют, что в Харьков не

попали, спорят, волнение у них и прочее. А ему -- хоть бы что! Сидит как

глухонемой. Усы свои опустил. Я вот саратовский, и то...

-- Звидкиля ты взявся? -- тихо и серьезно осведомился Пинчук,

поворачиваясь к Сеньке. Глаза его, всегда такие добрые, сейчас зло

прищурились: -- Причепывся, як репей...

Однако на этот раз Ванин не испытывал перед Пинчуком обычной робости и

не думал "отчепиться", твердо решив пронять упрямого хохла.

-- Нет, не любишь ты свою Украину, -- настойчиво продолжал он, скорчив

обиженную рожицу.

-- Що, що ты сказав?.. -- потемнел Пинчук.

Ванин присмирел.

Но вспышка Пинчукова гнева была короткой. В конце концов, он понимал,

что саратовцу страшно хочется вовлечь его в беседу. Глаза Петра быстро

потеплели, и он уже заговорил добрым голосом: