Домой? Мысли скачут, но их прогоняет одна: об этом не может быть речи. Ну как я брошу Луку, Флага, Стефана? Нет, товарищей я не оставлю.
Ноги не держат, приходится сесть. Письмо я передаю Флагу. Тот, молча просмотрев его, передает дальше — ребята читают.
Все потрясены. И не столько смертью Илии (его любили, но смерть на войне — дело обычное), сколько тем, как он умер. Неожиданно победа в этой кампании начинает казаться еще менее достижимой.
Но если доставленная почтовыми службами горькая весть впрямую касается лишь меня, то новость, дошедшая самотеком, всем нам не в радость. Оказывается, нет ничего удивительного в том, что наши разъезды никак не могли напасть на след Спитамена. Пока мы, высунув от усердия языки, рыскали по пустыне, Волк этой самой пустыни орудовал в нашем тылу. Два месяца назад он, переправившись через Оке с шестью тысячами конных даанов, саков и массагетов, захватил Бани Мис и два возведенных там нами прошлой зимой опорных пункта. Наш полководец Кратер, курирующий Центральный Афганистан, с превосходящими силами устремился к нахалу, но по уже заведенной традиции нанес удар пустоте. Неуловимый враг ушел на север и растворился в бескрайних степях.
Я немедленно отправляю Филиппу ответное письмо с вежливым отказом от его предложения.
Илия. Он был…
Неужели я теперь принужден всегда говорить о нем в прошедшем времени? Как мне выдержать это?
Илия был матушкиным любимцем: переживет ли она эту утрату? Сумеет ли наша сестренка Елена помочь ей справиться с горем?
Сообщил ли им Филипп, чье злодейство низвергло Илию в иной мир?
Следующие десять дней тянутся как все сто. Я раздавлен печалью. Скольких близких мне уже довелось лишиться, начиная с отца!
В этом мрачном списке Толло, Тряпичник, Блоха, Костяшка, Факел и Черепаха, Каланча и Квашня.
А теперь Илия.
Меня обступают воспоминания.
В последний раз я виделся с братом как раз перед большим наступлением, в Бактре, он попал тогда в лазарет. Поранил ногу, причем не в бою — наступил на гвоздь в нужнике. И смех и грех. Но лекарям не до шуток — чтобы избежать спазма, ему отворяют жилы. Пускают кровь. Это вроде бы помогает.
Я навещаю его дважды. Брат в добром расположении духа. Потом я провожу шесть недель на полевых учениях, а когда возвращаюсь, в госпитале меня ждет записка — Илия перебрался на постой в частный дом.
Я чешу по адресу, захожу — правая нога брата задрана, и сразу видно, что ступня ампутирована. Точнее сказать, часть ноги на шесть пядей ниже колена.
— Эй, братец, да у тебя что-то рожа позеленела, — смеется Илия. — Ну-ну, не переживай. Я, почитай, выиграл то, о чем мечтает любой солдат, — подорожную к дому.
Дария с ним. Она спит на коврике возле его постели. Мы толкуем о том о сем. Обо всем, кроме случившегося. Но стоит мне посмотреть на брата, и я не могу сдержать слез.
— Эй, Матфей, да у тебя глаза на мокром месте! Это не по-солдатски.
Дария приносит чай и кунжутные лепешки. У меня щиплет под веками, когда я смотрю, с какой нежностью она ухаживает за братом.
Илия говорит, что армия чуть не доконала его и что он сыт ею по горло, потом советует мне перейти из строевых частей в тыловые. Лучше всего устроиться где-то при штабе. Он посодействует. У него есть зацепки. По правде сказать, он уже присмотрел для меня непыльное местечко. Мы спорим. Я с пеной у рта доказываю, что служу с замечательными парнями и подвергаюсь гораздо меньшей опасности, чем иное дитятко, посапывающее в материнской постельке.
— Это не игра, Матфей.
Я говорю, что мне это известно.
— Уложишь одного врага, за ним встают два.
Мой брат лишился главной своей любви — армии. И печаль одаряет его чем-то вроде ясновидения.
— Послушай, Матфей. Я намерен наставить тебя. Внушить тебе, как ты должен сражаться, чтобы выстоять в этой войне. А ты должен меня со вниманием выслушать и потом действовать в соответствии с наставлениями, ибо я и опытнее тебя, и старше — что по годам, что по чину.
Он заставляет меня пообещать ему это, удерживая своим взглядом мой взгляд. Так делала матушка. Глаза у него стальные.