Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

Профессор, очевидно, бравировал знанием русского языка, вскользь рассказывал о конференциях, на которых спорил с известным ученым, академиком Гончаровым. Галопом мчал дальше, и смысл его наукообразной речи не столько был туманен, сколько пуст. Так ребенок, научившись хорошо выговаривать слова, пустой болтовней с выражением значительности на лице подражает взрослым.

Самый серьезный из комиссии – замминистра экологии, который к нам не подходит и строго взглядывает издали. Затем вся комиссия отправляется в дом, в конференц-зал, полный карт, атласов-определителей, заставленный столами и пустыми клетками. Среди этого хаоса все дружно пьют чай со сладостями, радуясь, что закончились трудовые два часа. Разоблачившийся из костюма микробиолог тщательно, по локоть намыливая руки, плещется у крана. Все его немного сторонятся, маскируя уважением страх чем-нибудь заразиться.

2

Зимой по пути к яхт-клубу я видел, как бухту стремительно пересекают байдарки, как гребцы взмахивают в снежной пелене веслами, как лопасти с подкрутом идут летучей каруселью, летят… Как к пирсу подходит военный катер – и навстречу ему выходит другой, совершая новый круг патрулирования зенитных батарей и наблюдательных постов ПВО на островах, замыкающих Бакинскую бухту. Нарген, Вульф, Плита и другие острова, таившиеся за горизонтом, всегда были предметом моего чудовищного любопытства. Я бредил морем, бредил им и Хашем, пока взросление, серьезность не стали сносить его в гуманитарную область.

В детстве мы не на шутку были одержимы запретными путешествиями по нефтяным эстакадам, разветвлявшимся от острова Артем по направлению к многочисленным мелям – банкам. К северо-востоку глубины нарастают, и тамошние месторождения обслуживаются с колоссальных одиночных платформ, которые научились ставить только в новейшее время; несколько десятков скважин, пробуренных с них, опутывают месторождение, как цепкие корни растения – клубень. Удаленные эти буровые, например, полостные платформы за островом Жилым, стоят на расстоянии больше сотни километров от берега. Чего только мы не перепробовали, пытаясь прорваться на буровые, расположенные на знаменитых банках: банке Дарвина, банке Риф, банке Балахнина, банке Цурюпа, банке Макарова – все они были у нас на слуху благодаря нефтяникам – там работали многие отцы наших одноклассников и мой отец. До сих пор, стоит только вспомнить, во мне закипает эта бессмысленная одержимость, азарт удрать в эту опасную морскую распахнутость. Ведь я же знал, что море везде одинаковое, однако уму было все-таки непостижимо, почему мель носит имя Дарвина. В названии другой банки скрывалась легенда об адмирале Макарове. Мы были насмерть уверены, что именно они – Дарвин и Макаров – открыли эти мели! Страсть к побегу была нашим топливом, нас взвинчивала тайна, которая скрывалась в морской пустоши, где летали низко истребители, показывали свои рубки подлодки, с громовым ревом курсировали на испытаниях колоссальные экранолеты – десантные корабли, больше похожие на транспортный самолет, чем на корабль.

Я скучал по отцу – вот еще почему я желал прорваться сквозь строй и патрульную путаницу вохры, служившей всерьез, опасаясь мальчишек не меньше, чем диверсантов и шпионов… В море, на банки мы рвались всеми способами: пробирались на АТП, где втихаря залезали в кузов машины, идущей на буровые; пытались добраться и вплавь – с маской и трубкой, перемещаясь под эстакадой, от столба к столбу, хорошо, что хватило соображения вернуться ввиду поднявшегося шторма; однажды мы ночью подплыли и взобрались на корму старого нефтеналивного судна, переделанного в транспортную баржу, которая обходила городки нефтяников с грузом ремонтных запчастей. Двухтактный двигатель Болиндера, имевший один-единственный цилиндр и работавший на сырой нефти, толкал баржу по лабиринту мелей; нас обнаружили в полдень – возвращаться не стали, а дали радиограмму о поимке, – и мы дважды на обратном пути садились на мель, бегали смотреть, как включают реверс, как глохнет, содрогая всю баржу, движок и как его запускают снова с помощью чугунной свечи, которую сначала раскаляют в горне, ввинчивают в цилиндр и после бешено крутят огромный маховик, на приводе которого повисели и мы, с восторгом…

Из открытого моря, говорил отец, в шторм эстакада виднеется белой пенной ниткой. В случае пожара с платформы не спастись: нефть разливается, и море пылает, живым не переплыть. В штормовую погоду зимой, когда волны обрушивают платформу, спасательные катера беспомощны. Высоченные, обрывистые, как могилы, волны идут приступ за приступом. В каждой когорте есть одна самая огромная. Срывающийся на вой гул нарастает из черноты пучины. Бешеная пена клокочет на ее горбу. Сваи выстаивают против волн: ураган волос не рвет. Страшен удар под настил эстакады. Тысячетонные накопители, буровые вышки и трубопроводы вместе с плоскостями эстакад срывались штормом в момент таких ударов.