Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

В тех местах костер не разжечь, почва – не земля, а подушка листового перегноя. Деревья – каштанолистный дуб, дзельква, железное дерево, часто многоствольное, ажурно статуарное, скульптурное, ибо растет медленно, неподвижно, тихоход среди остальных деревьев.

Многие деревья в Гиркане, как здания, как храмы, останавливают, захватывают взгляд – гигантские организмы с расщелинами, полными воды, мха, со своими ручьями, которые как в горах – образуются где-то вверху в кроне, на незримых уже этажах, потихоньку, напитываясь из туманов, или росой, или влажностью стопроцентной при перепаде между тенью и нагретым полем верхней листвы, по струйке капли собираются в трещины, дают ток ручейкам. В дуплах и расселинах стоят озерца, полные глухого сумрака, листьев, собранных с верхних этажей крон искр солнечного света. На одной из стоянок я нарвался на водопой шершней, который те устроили в расселине ствола: желто-черное лоснящееся стадо гигантских насекомых густо облепливало намокшую, замшелую кору.

Утром Сикх привел нас к царь-дереву: каштанолистному дубу-гиганту, одному из трех самых древних деревьев в Гиркане. Когда мы увидели его, мы одновременно увидели и себя – крохотных, тянущихся цепочкой друг за другом по тропе через сумрачную огромную поляну, по краю которой под переброшенными стволами стынет ручей, меж ярких рощиц гибкого, с глянцевитым стеблем бамбука.

«Этому дубу больше восьми веков. Старики перед тем, как идти в сорок первом году на войну, приходили к нему. Аксакалы говорят, что дерево с тех пор не изменилось. Стоит дуб, как и стоял, будто время не прошло», – говорит Сикх, оглаживая ладонями уходящий вверх ствол, от высоты которого кружилась голова, будто предстояло ступить и провалиться ввысь, в прорву кроны.

Темный влажный лес, свободный от травяного покрова и подлеска, одновременно дремучий и просторный, влек перспективой, составленной новыми и новыми сводами крон, хранящими верхний тайно-близкий мир, осеняющими всё новые и новые колоннадные поляны.

Полдня мы просидели у норы дикобраза под гребнем оврага, играли в шахматы, поджидая, – пока не появился фырчащий, сердитый старик на коротеньких сильных лапках, с подвижным мокрым носом, и свет фонарика повернулся, потек в его иглах. Дикобраз спрятался, но скоро снова вылез, сердито расшвыривая землю, затопал к ручью.

Нижний пояс Гиркана по краю прореза́лся заброшенными биджарами. В шестидесятых годах забетонировали отводную плотинку на Ханбулан, перестали высевать рис. Долгий луг, со всех сторон объятый уходящим в гору лесом, залитый парящими островками тумана, пересекался нами на рассвете. Две белые стреноженные лошади плыли вдалеке в травах.

От дебрей низменности мы поднялись в лесной пояс гор – к хребту, изрезанному оврагами. Загадка: почему этот крохотный участок выстоял перед кавказскими оледенениями, – в силу чего, входя в Гиркан, вы переступаете за порог ряда геологических эпох, входите в третичный период, полный уникальных реликтовых растений. Сырость и сумрачность низинного леса, сказочно заросшего сассапарилью, плющом, обвойником, древовидными лианами, похожими на распятых, растерзанных, высохших меж ветвей старух, на которых – на их растянутых обезьяньих руках, животах, ногах – можно бешено раскачиваться, подтягиваться, перелетать с одной на другую.

Выше в горы тянутся заросли айлантуса – шелковой акации, ее дурманные, облепленные бархатистой влажной пыльцой розовые соцветия в перистых, разлетающихся кронах напоминают хохолки венценосных журавлей. Извивающаяся, сплетенная колоннада железного дерева перемежается вертикальными древесными селениями дубов с глубоко изрытой обомшелой корой.

Тропа выводит к Ханбулану – протяжной водной толще с крутыми берегами, полупрозрачно заросшими железным деревом, дубом. Сквозь листву и витую телесность стволов слепит отражением солнца водная гладь, оправленная терракотовыми склонами. Они испещрены полосами урезов: уровень воды в Ханбулане колеблется сильно – щедрость изменчивей скупости. Единственный мощный водосбор на подступах к Ирану, озеро подымает, питает выше по склонам светлые грабовые и буковые леса, среди которых разлетаются ясные рощи грецкого ореха. Ближе к хребту лес полон света, тишина становится звонкой, крик – долгим, не гаснет, как в низине, поглощаясь сплетеньем растений, прелой, пружинистой, как стог, землей. Множество эндемиков и десяток исчезающих видов растений. Рысь, косуля, вепрь, медведь, леопард, дикобраз, похожие на мумии гнезда шершней, гигантские слизни: размером с собаку, ползучий гад агатовой прозрачности, живущий десятки лет и дышащий легкими, а не кожей, был обнаружен мной поглощающим крышку котелка…