Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

Хотите знать, как выглядели руины Апшеронского полка имени Велимира Хлебникова? Довольно живописно, надо признать. Чтобы рассмотреть их в те дни, достаточно было в семи километрах от Сальян съехать с шоссе под шлагбаум, перекрывающий арку с надписью Shirvan National Park, – и понестись через степь, кренясь при объезде кустов, бугров, по направлению к кордону Святого Камня. Скоро лагерь арабов появится из-за горизонта, пропадет и вдруг укрупнится, навалится – множеством красных, коричневых и белых конических форм. На фоне плоской скудности степи шатры выглядят стадом мастодонтов. Стоянка королевских соколиных охотников раскинулась на двух десятках гектаров двумя концентрическими кольцами, напоминая военный лагерь Бонапарта в Египте. Внутренний городок состоит из тридцати шатров и окружен пятьюдесятью небольшими палатками, вплотную образующими крепостную стену. Периметр охраняется солдатами, одетыми в свитера и береты цвета темного хаки; центральные шатры – сотрудниками службы безопасности из свиты принца Фейзулла, предводителя Саудовской королевской охоты.

Машины стройно припаркованы по периметру лагеря: водовозы, бензовозы, стадо охотничьих джипов; желтые эвакуаторы с подъемными лебедками; фургон мобильной автомастерской; рефрижератор для хранения добычи. Белые спутниковые тарелки ослепляют степь.

Старик-сокольничий с птицей на запястье стоит у входа в лагерь, что-то гаркает в спутниковый телефон, который прижимает к уху через ихрам. Всего два дня было потрачено на то, чтобы поставить и оборудовать лагерь.

Шестьдесят джипов, тяжелое оборудование, палатки, шатры, топливо – всё это было доставлено в Ширван из Джидды через аэропорт в Насосном.

В лагере находятся около сотни соколов. Около двух тысяч дроф-красоток – хубар, выросших в Ширване, предназначены к убиению.

Нет, ни Хашем, ни егеря не растерялись. Растерялся я, который сначала ходил вокруг монтирующегося лагеря, а затем всю ночь прорыдал, и некому было меня утешить, потому что Хашем куда-то пропал.

Вечером из засады я наблюдал прибытие шейха Фахда собственной персоной (Керри уже был с нами и доложил подробности): кортеж из шести джипов остановился у самого просторного белого шатра, его пологи, вышитые золотым орнаментом, парусили под порывами ветра. Шатер надувал щеки, грудь, приседал, вдруг тужился приподняться, пружинил мускулы. Полотняный дворец был окружен внимательными охранниками; «калашниковы» выглядывали из-под их локтей.

Я смотрел на полыхающие пологи шатра, пытаясь в трепещущем орнаменте распознать смысл цитаты из пророка. Хочу спросить Хашема, но вспоминаю, что он куда-то пропал с отрядом егерей… И вдруг понимаю, что ткань, оснащенная речью, напоминает лист с алгебраическими выкладками. Ну да, вот в чем мое замешательство: аль-джебр есть изобретение тирании – сожженный мост от числа к переменной: в уравнение казни подставляется всё что угодно, единица или стадо шахских подданных…

Хашем знал от Эверса о готовящемся королевском десанте арабов. До последнего он не верил, мучаясь вопросом: кто донес? Роберт? Кто-то из своих? Позже выясилось: виноват был сам Эверс, поместивший в прошлогодний отчет одним из первых пунктов природоохранных достижений вверенных ему заповедников сообщение об идущей на всех порах реабилитации оседлой популяции хубары.

Пока устанавливался лагерь шейхов, Хашем с помощью кайта увел сколько смог хубары на Северный кордон, где она была загнана в замаскированный вольер, вокруг которого была выставлена оборона из егерей. В ожидании эвакуации хубара в загоне могла продержаться без корма от силы двое суток.

Семьдесят восемь соколов арабских шейхов, охотничья делегация которых была навязана министру экологии президентом, были уничтожены в Ширване в течение одного дня при помощи двенадцати егерей, вооруженных дробовиками, и пяти кормушек со жмыхом, разнесенных по сторонам света.

Дислокация кормушек тут же после отстрела была изменена, но поднявшийся переполох оказался нешуточным, и пришлось сосредоточиться на эвакуации тысячного поголовья хубары. Птицы были скопом погружены в грузовик, который в ту же ночь вместе со мной, Аббасом и Хашемом отбыл в сторону границы с Ираном.

По дороге на Ашур-Аде Аббас говорит:

– Самое ужасное на здешних дорогах – верблюды; ничто так не страшно, как столкнуться с верблюдом, – ни с другой машиной, ни с коровой. Встреча с верблюдом – смерть, ибо скелет его таков, что сламывается, складывается в костяной пучок, и острые кости пронзают пассажиров навылет.

– Как иглы ежа. Как Себастьяна стрелы, – отвечает Хашем.

Мысль Хашема состояла в том, что на иранской территории, где закон неподкупен, арабы не посмеют бесчинствовать, тем более остров Ашур-Аде входил в состав заповедных объектов Астарабадского залива: заросший по горизонту тростником с треугольником развалин Русской морской станции, охранявшей телеграфную точку и морские пространства от разбойников-туркмен.

День мы собирались, день добирались. И так – пять ходок, две недели жизни.