Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

В апреле стоит выехать из города, как над головой разверзаются хляби солнца. Он оборачивается и видит облачный столб: опрокинутый котел кучевых – стальных, лиловых и кипенных. Сны города – туманы утр и сумерек – замесили тесто для этих Микеланджеловых ландшафтов, путь вознесения манит и реет, сокрушает обыденность.

В городке, наконец кинувшемся под колеса на гористой дороге, они бредут по лужайке к человеку, стоящему на руках, зажимая ногами баскетбольный мяч. Бородач – лет сорока, в шортах и майке с гербом университета в Беркли, вставший снова на ноги и с постепенно бледнеющим после прилива крови лицом, – охлопывая мяч, ведет их для свершения ритуала дарения в гостиную. Макс принимает стакан с водой, льдинки гремят, стоит только пригубить. Наум отхлебывает из своего, разгрызает лед: хищник в нетерпении, перед прыжком расставил ноги в упор.

Заспанная жена неподвижно пересекает гостиную:

– Привет, ребята! – поясок халата волочится шашкой, Наум прищуривается на бородача, тот церемонно подхватывается:

– Парни, я рад помочь вашей организации. Я уже разослал всем сотрудникам кафедры объявление о благотворительной программе JFCS. Надеюсь, теперь они смекнут, что ваш способ избавиться от старой машины – лучший.

– Тем более, совершив дарение, они получат налоговую льготу, – басит Наум, протягивает регистрационные бланки – и скоро они уже возятся в гараже с заваленным пылью «доджем»; разряжен аккумулятор, накинем провода.

– А вы, парни, чем по жизни занимаетесь? – спросил профессор, залезая под капот.

– Я всем понемножку, – ответил Наум. – А вот этот тип, – кивнул он на Максима, – мертвых воскрешать собрался.

Профессор хохотнул.

– Мертвых людей ставить на ноги? – переспросил он, всё еще посмеиваясь.

– Мертвых людей, – кивнул Макс. – Я придумал, как вычислить ДНК всех тех, кто жил когда-либо на планете. Сейчас отлаживаю алгоритм.

Профессор перестал смеяться и обратился к Науму:

– Поверните ключ, есть контакт?

Мотор завелся. Максим громко спросил профессора:

– А вы чем занимаетесь в университете?

– Я психолог. Преподаю психологию детям.

– Психология не наука, – улыбнулся Макс. – Психология – это форма индивидуального предпринимательства.

На заправке Максим подкачал колеса и спросил, как распределяются эти благотворительные машины; он позарился бы на «хонду» – высокооборотистый движок, управляемость, как у велосипеда. Портик заправки «Шеврон», низкое солнце, долгие тени колонн ложатся на скалу, шоссе закладывает вираж через перевал, закат течет вверху, бери горстями этот золоченый воздух, было тоскливо сознавать, что где-то есть города, полные счастья и горя.

Наум хмыкнул, объяснил: эти машины, даренные синагогальной общине для распределения между неимущими семьями, прибирает к рукам некий барыга, он торгует ими с аукциона, выручка делится активистами соцработы.

Макс задумался:

– Наум, я тебя не осуждаю, но ты больше не зови меня на это дело.

– Щенок! – рявкнул Наум. – Была б у тебя жинка, да дети б кушать просили, учить их опять же, будь они здоровы, я послушал бы, что б ты тогда затявкал.

Макс хмыкнул и сел в машину.

Поток влетел в тоннель, он пошарил по торпеде, ища тумблер ближнего света, не нашел, схватился за руль, тут шоссе пробило гору – и солнце обрушилось в лицо. Макс ослеп – пыльное стекло впитало прямую наводку светила, «дворники» только размазали слезу.

Поставил машину на 25-й авеню, пересел к Науму, тот забрал ключи, отвез его домой, вынул полтинник.

Максим аккуратно скрутил купюру в трубочку, протянул обратно:

– На. Протисни себе в задницу, – посоветовал он, перед тем как выйти.

Максим скучал по выходным, вот почему он не расстался с Наумом. Даже на какое-то время Наум грубой телесностью заселил послесонье – выныривал усатым гопаком из тумана в парусящихся шароварах, кумач развевался и хлопал, разносился, сдавленно полыхал, полоскался; казак (бредни Барни не прошли даром) вновь скрывался во мгле, и вот уже распластался верхом и мчится над дымкой затянутым берегом, впившись зубами в холку, рыча, сжимается, разжимается баттерфляем – паровозным шатуном галопа: всплескивают поводья, хрустят удила, круп коня обливается колесами блеска, ремни стремян поскрипывают от натуги, медь пороховницы пляшет на поясе в заревом луче – солнце щурится над горизонтом. Козар-хазарянин, богатырь Жидовин, пересмешник Давида, скачет теперь казаком от Хопра до Хортицы: возы под ним кружат, выстраиваясь боевым порядком, в оголенных таборах торчат жерди снятых куреней, дымятся костровища, воины Сечи хлопочут с подпругой, ржут кони, свиньи визжат, отдавая дань – по уху с рыла, нанизать, приторочить к поясу: свиной орден османам, прибить ко лбу. Впереди на пути к тучам туретчины кровью плачут местечки, светило закатывается, скрываясь от стона, травой зарастают пороги, еще глухой мессия поворачивает голову на неясный трепет, но, не смекнув, снова погружается в Писание.