Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

Коту шестнадцать лет, его зовут Винсент. Вика своей любовью не отпускает его и заставляет мучиться. Ночью она решается, и они везут кота в скорую ветеринарную помощь, где усыпляют. Надо похоронить его. Они едут на Тахо. Еще темно. Непростая горная дорога. Винсент лежит в коробке из-под обуви, поставленной под заднее стекло. Из-за набегающего света встречных фар длинные тени скашиваются в салоне, сокращаются, съеживаются, пропадают – и Вике кажется, что Винсент шевелится, пробует вылезти. Она дважды останавливает машину, кидается к коту, ощупывает его, заходится в истерике. Максим молчит.

Утром они дожидаются открытия лодочного проката. Сложив мокрые весла, Максим проволокой приматывает к задним ногам кота голыш размером с баранью голову и опускает его в потеплевшие от зари воды озера. Встав на задние лапки, кот уходит ко дну.

Глава 11

Мост

Чен исполнял роль шута общины. Женщины иногда подкармливали его – то лапшой, то печеным кальмаром. Один раз дети подложили старику в лапшу стручок кайенского перца. Чен прыгал и дышал, как дракон, поводя шеей, которая неправдоподобно длинно вытягивалась из воротника. Дети хохотали. Слезы лились из глаз старика. Он плакал и вдруг спохватывался – и снова дышал, совал в рот кусочки хлеба, быстро-быстро жевал, пил из-под крана воду, тряс головой. Дети смеялись. Сквозь слезы старик смеялся вместе с ними. Однажды крепко подвыпивший Чен пришел вечером к Максу и долго что-то рассказывал на китайском – бормотал и плакал. И наконец заснул, всхлипывая как ребенок. Макс оставил его на своем диване, а сам лег на пол.

Он лежал и думал, что Вика мечтает сдать бабушку Богу. Что город зимой похож на корабль – с множеством шатких лесенок, переборок, круглых окон и перепадов высот – многоярусный корабль, который иногда выходит из волн, и темная изумрудная толща обнажает окна, в которые теперь видно небо…

Чен при всей потусторонности обладал родной тревожной душой – Максим это чуял и тянулся к нему. Однажды еще затемно пришел он будить Чена – постучал, толкнул дверь: светильник тлел в углу, на кроватке лежал навзничь старик. Солдат вечности лежал перед ним – и ни один мускул не дрогнул на лице, когда открыл глаза и обратился к Максиму.

И снова они мчались к Форту Майли, и снова Чен, паря над мостом, огибая его то тут, то там, уподобляясь, скользя по линиям моста всем текучим контуром тела, учил его гимнастике.

К пирсу они выехали крадучись: близ океана туман остановил пространство, поглотил движение, как древесина вбитый гвоздь. Они бросили машину с включенными огнями, не решаясь двинуться дальше, вглядываясь в сторону океана, в совершенную молочную глухоту: жемчужные пятна фонарей влекли, обрывались; с беззвучной тревогой пульсировали аварийные огни машины. Лица покрылись моросью, Чен вытер рукою лоб, щеки, закачал головою. Вдруг сзади раздался рык мотора, скрежет – и увенчанное световой рекламой такси ринулось в сторону Эмбаркадеро.

Поврежденная ударом дверь не закрывалась, пришлось придерживать рукой. Максим загнал машину поглубже к пирсу, за рыночные лотки. Только со второго раза нашли нужный пирс, прошли его весь, напрасно оглядывая борта, ища название – Seyo Maru. Вдруг кто-то с воды окликнул их по-китайски, старик отозвался, и с мост-ков, уходящих в туман, словно бы повисших без опоры, соскочил низенький паренек с длинными руками. Он потянул их на борт, спустил в трюм, где на вонючих холодных сетях уже жались пятеро парней, – и велел не курить и не показывать носу. Максим не понял почему. Матрос поджал колени, давая место Чену, и сказал, что у кэпа нелады с лицензией, или обычное дело – палубные матросы работают за наличные, и нужно, опасаясь инспекции, не подать виду, что команда выходит на лов.

Долго сидели в трюме, озябли; разговорились о том, о сем.

– Ты для чего живешь, Чен? – спросил вдруг Максим.

– О, жить надо, надо, – отвечал Чен. – Жить надо, чтобы жить, – закивал старик.

– Но ведь глупо жить и не знать зачем.

– Жить надо, чтобы жить и мир строить, – сказал, подумав, Чен.

– А я считаю, что жить надо для того, чтобы люди не умирали.

– Без смерти нет жизни. День без ночи не бывает.

– Почему? За полярным кругом день без ночи и ночь без дня.

– За полярным кругом жить не надо. Жить надо в теплом месте, чтобы легко было жизнь строить.

– Но ведь смерть – это большая несправедливость, грязь.

– Смерть – это плохо, да, очень плохо.

– Вот я и хочу, чтобы все воскресли.

– Как это, зачем воскресли?

– Иудеи и христиане верят в воскресение всех мертвых. Без него мир не имеет смысла.

– Воскресение всех мертвых людей? Зачем, как же тогда их прокормить? На всех не хватит.

– Хватит. Я считал. Если воскресить всех когда-либо живших на Земле людей, то они все поместятся на территории Подмосковья, Московской области. Если каждому выделить круг диаметром полметра, то все встанут и спокойно будут стоять не толкаясь.

– Москва такая большая?

– Не Москва, область ее, провинция. Все поместятся. Перед Страшным судом.

Чен поцокал языком.