— Да, сестра, с того дня, как вы принесли последнее письмо от его старшего брата, Амонджон только и мечтал пойти в армию, — сказала тетушка Муслима и, увидев, что член правительства республики вновь подошел к микрофону, умолкла.
Член правительства несколько раз кашлянул в кулак, отпил из стакана глоток воды и произнес тихим, глухим голосом:
— Товарищи! Мне выпала честь вручить от имени Президиума Верховного Совета СССР на вечное хранение орден Отечественной войны первой степени, которым за мужество и отвагу, проявленные в боях за свободу и независимость нашей Родины, был посмертно награжден ваш славный однополчанин Хамдам Хайдаров, его матери, товарищу Муслиме Хайдаровой.
Тетушка Муслима, засмущавшись, бочком придвинулась к оратору и под звуки музыки, бурные аплодисменты и крики «ура» почтительно, двумя руками приняла орден и прильнула к нему губами.
— Скажите что-нибудь, — шепнула ей Каромат.
— Да что сказать-то из того, что хочу? Слов на сердце много, какое выбрать?
— Все равно, говорите.
Тетушка Муслима посмотрела на генерала и члена правительства республики, обежала глазами строй воинов, вздохнула и сказала в поднесенный к ней микрофон:
— Пусть никогда больше не будет войны! Пусть матери спокойно растят детей, а дети радуются жизни и становятся достойными людьми! Пусть всегда будет мир на земле!..
А потом состоялся парад, по плацу стройными колоннами, твердо печатая шаг, прошли воины части, и едва только миновали трибуну музыканты, как у ступенек появился смуглый парень, которому очень шла военная форма.
— Ой, радость моя! — воскликнула тетушка Муслима и бросилась обнимать юношу.
Это был ее сын Амонджон Хайдаров.
До позднего вечера гостили тетушка Муслима и Каромат Каримова у Амона и его боевых друзей. Они побывали в казарме, где в ряду солдатских коек стояла и аккуратно заправленная — не отличить от других — койка старшего сержанта Хамдама Хайдарова, над нею висел его портрет. По просьбе воинов тетушка Муслима рассказала о школьных годах старшего сына.
— Он любил учиться и трудиться, много читал, не чурался никакой работы. Был заботливым и ласковым… в общем, похожим на вас. Да-да, мои милые, я смотрю на вас и в каждом узнаю черты сына, — сказала тетушка Муслима, заключая рассказ.
— Всех их можете назвать своими сыновьями, — произнесла Каромат.
— Конечно, конечно, — закивала головой тетушка Муслима. — Все мои сыновья. С радостью называю вас так, мои милые. С радостью! — воскликнула она и, глянув в окно, спросила Каромат: — Не засиделись мы, раис, а? Отрываем, наверно, от дел?
— Да, пора ехать, — сказала Каромат.
Едва они вышли из казармы, как прозвучала команда становиться на вечернюю поверку. Солдаты быстро построились. Амон горячо обнял мать, расцеловался с нею и, попрощавшись с Каромат, побежал в строй.
К гостям подошел дежурный по части, спросил:
— Вы собираетесь ехать?
— Да, уже поздно, — ответила Каромат.
Дежурный повел их к штабному зданию, у подъезда которого ждала машина. Не успели они дойти, как вдруг прозвучало имя Хамдама — кто-то зычно выкрикнул:
— Гвардии старший сержант Хамдам Хайдаров!
— Хамдам Хайдаров? — вздрогнула тетушка Муслима и остановилась, но тут другой голос, такой же громкий, что и первый, четко произнес:
— Гвардии старший сержант Хамдам Хайдаров пал смертью храбрых в борьбе за свободу и независимость нашей Советской Родины.
Тут же зычный голос назвал второго сына тетушки Муслимы:
— Ефрейтор Амон Хайдаров!
— Я! — услышала тетушка Муслима Амона.
— За отличное выполнение заданий командования объявляю вам благодарность! — прозвучало на плацу.
— Служу Советскому Союзу! — звонко ответил Амон.
Тетушка Муслима улыбнулась.
— Служи, сынок, честно служи! — прошептала она, гордая младшим сыном, который был под стать старшему брату.