Солдаты мира

Сейчас Стрекалин сидел на краешке стола, спиной к лейтенанту, и медленно пощипывал струны гитары. Мелодия внезапно сломалась, гитара загудела басовыми струнами в отрывистом и резком ритме:

Случится тонуть и гореть —Шути над бедою неправой:С улыбкой легко умереть,И все-таки лучше со славой!А слава — достойный нарядК последнему в жизни параду.

Ты вспомни десантный отряд,Однажды попавший в засаду…

Тревога, обида, злость Ермакова глохли и умирали, пока он слушал Стрекалина, смотрел на его склоненную темноволосую голову, на тугие плечи. Они были друзьями — лейтенант Ермаков и ефрейтор Стрекалин.

В армии подобная дружба не столь уж редка. Знают о ней обычно лишь сами друзья — знают по взаимной симпатии, по особым взглядам и улыбкам, которыми обмениваются тайком, да еще по тому, что на дела особо важные командир непременно выбирает такого вот своего дружка. Рубит приказание командным голосом, а за холодком тона, за прищуром глаз сквозит: «Ты знаешь, почему я выбрал тебя, Василий. Каждый может это сделать, но ты лучше всех. Солдат исполняет службу по долгу, а старается он для командира. Я знаю: для меня ты постараешься!» Вот тут уж Василий лоб расшибет, но службу на зависть исполнит. И благодарности не надо ему никакой, только б росла взаимная приязнь с командиром, только б оставалось понимание с полуслова, с полувзгляда, с полуулыбки, только б укрепилось это его право на особого рода задания.

А слава — достойный нарядК последнему в жизни параду…

Стрекалин умолк, подергал струны, с хрустом потянулся. Ермаков шагнул к нему, и Стрекалин обернулся, вскочил, начал торопливо застегивать воротник, смущенно, словно оправдываясь, заговорил:

— Никак новая песня не выходит, товарищ лейтенант.

— А вы не про десантников, вы про танкистов — сразу выйдет.

Стрекалин несогласно качнул головой.

— Это не имеет значения. Да вы же сами говорили: между танкистами и десантниками небольшая разница.

— Бывает, — кивнул Ермаков. — Вошли в прорыв — никаких тебе запасных рубежей. Слева — враг, справа — враг, спереди — враг и сзади, бывает, тоже враг. А путь один — к цели.

— И нет запасных рубежей, и нет дорог к отступлению… А ведь здорово, товарищ лейтенант! Можем сочинять в соавторстве.

— Мы с тобой, Стрекалин, можем скорее попасть в друзья по несчастью. Садись-ка. — Лейтенант сам пододвинул ефрейтору табуретку. — Скажи, Василий, этот «белый кораблик» из песни у тебя личное или так — символ?

Стрекалин глянул недоверчиво.

— Вам очень важно знать, товарищ лейтенант?

— Не будь важно, зачем бы я спрашивал? Хочу внести ясность в одно происшествие.

— С дневальным?

— Возможно, оно связано с твоей выходкой. Но ты не ответил.

— Да, личное, товарищ лейтенант.

— Помнится, ты говорил тогда, будто на свидание собирался, оттого и легкомыслие охватило. Ну ладно, подшутил над соней дневальным, а заодно и над старшиной, которому досталось ни за что ни про что… За то с тебя спрошено. А потом?..

— Потом я с полдороги вернулся.

— Значит, с девушкой так и не увиделся?

— Разумеется. — Отвечая на вопросы Ермакова, Стрекалин становился все мрачнее.

— Ну, а после? После?..

— Что после, товарищ лейтенант! — Стрекалин не выдержал, заговорил, словно обиженный ребенок. — Как же я с нею могу увидеться после, если Ордынцев меня увольнительной лишил в тот раз, и вот уж скоро месяц…

Ермакова охватила досада. Из-за выходок Стрекалина и его упрямого молчания. Из-за собственной недогадливости — считай, месяц не мог сообразить, отчего Стрекалин сам не свой. А история-то банальная, хотя из-за таких вот историй иные молчуны жизнь и себе и другим ломают… И надо было Ермакову самому попасть в неприятную историю с девушкой, чтобы стать чуточку сообразительней. От вспыхнувшей досады сердито сказал:

— То, что тебя лишили увольнительной, я хорошо знаю. Но существуют способы встретиться и без увольнительной записки.

— Товарищ лейтенант! — У Стрекалина даже голос сорвался. — И вы могли подумать? Разве вы меня не знаете?.. Да чтобы я из-за девчонки, из-за юбки в самоволку?..

— Стоп! — Ермаков, дав выход чувствам, заговорил резко: — Во-первых, не о самоволке речь. У нас еще никто и никому не запрещал видеться с родными и знакомыми, когда они приходят в полк. А во-вторых… что же это выходит, «белый кораблик» у вас или… просто юбка?

— Да нет, я вообще… — Стрекалин покраснел.