Солдаты последней войны

– Да, не поддается никакой элементарной логике! – Василек опять грохнул кулаком по столу. Графин с вином задрожал и покачнулся. – Абсолютно не поддается! Они объявили Пушкина демократом. Конечно, в их понимании этого слова. И сказали, что только английский язык отражает основной смысл подлинной демократии. Хотя и на нем они ни бельмеса ни шурупят. Уже потом они цинично мне заявили: «Ты что, болван, думаешь сюда будут приходить на Пушкинские чтения? Ни фига! Только пожрать и выпить. А „оупен“ и „клоузед“ как раз и привлекут состоятельных клиентов, чем плебейские „открыто“ и „закрыто“». Представляешь, великий и могучий они уже называют плебейским!

– В таком случае, – резонно заметил я, – зачем они вообще прицепились к Пушкину? Назвали бы свою забегаловку «Stiven King*s Horror». Швейцара бы разрядили под мертвеца, а официантов под вампиров и газонокосильщиков. И объяснять никому ничего не надо.

– Нет, Кира! Все гораздо проще. И гораздо страшнее. На фига им Стивен Кинг. Ему и без нас нормально живется, а у нас он и так на плаву. Им нужен Пушкин. Им нужно низвергнуть его, надсмеяться над ним, опошлить его. И наш язык. И вместе с этим – нашу Родину.

– И что же ты сделал, Василек? – Майя сжала в руке бокал.

– Поначалу я был просто в шоке. Даже думал поджечь этот подвал, чтоб никому не достался. Но потом… Потом спасение само свалилось на мою голову.

– В виде кого?

– Да притащились тут какие-то отвязанные художники, предложили помочь материально. Хотят снять мой подвальчик под выставку своих работ. Представляете, ребята, за несколько вечеров я рассчитаюсь со всеми долгами и даже кое-что здесь отремонтирую! Возможно, даже смогу провернуть свою давнюю идею – организовать настоящие «Пушкинские встречи». Приглашать стоящих поэтов, певцов, артистов, чтобы читали стихи Пушкина, свои стихи о нем.

– М-да, – неопределенно протянул я. – Странно все. какие-то непонятные художники, какие-то бешенные деньги… За твой захудалый подвал… Тебе не кажется, что здесь что-то нечисто? За эти же «бабки» они вполне могли бы какой-нибудь солидный зал арендовать.

– Если честно, я и не думал над этим. Да и что за дело. Повисят картины несколько дней и вся недолга.

– Но ты хоть видел эти работы?

– Нет, но судя по затрапезному виду их создателей… Наверняка, какой-нибудь супер-архи-авангард. Мазня, одним словом.

– Уж не знаю, не знаю… Когда говоришь выставка?

Василек взглянул на часы.

– Через часок они притарабанят свои работы. Так что приглашаю. Хотя, если честно, рожи у них еще те. Так что, может быть, вам и не нужно оставаться. Особенно Майе. Вдруг какая порнуха, черт его знает! Сейчас всего можно ожидать!

– Ничего, Василек. Мы уже большие, так что останемся. Хочется посмотреть на этих спасителей, да, Майя?

Она в ответ утвердительно кивнула.

– Мне здесь очень нравится, Василек. А, кстати, нет ли у тебе еще пару порций глазуньи и графина с вином?

Василек в восхищении широко вздохнул, набрав в легкие галлон воздуха. И с шумом выдохнул. Он сам был большим любителем поесть и выпить, и обожал подобную черту в товарищах. И сейчас Майю готов был носить на руках.

– У меня даже где-то припрятан коньяк. Если его еще с лимоном и сыром, да к яичнице, – Василек поцеловал кончики пальцев. – Исключительно для тебя, Маечка. Я мигом.

Я был готов дать голову на отсечение, что он вновь помчался домой за деликатесами, припрятанными к какому-нибудь празднику. Похоже, сегодня этот праздник для него наступил.

– Да, Кира, – заключила Майя. – Сегодня – исключительный день. И ничто мне сегодня его не испортит. Ничто и никто!

Уже через час, выяснилось, что Майя поторопилась с таким утверждением.

Когда Василек упомянул о сомнительных рожах так называемых «художников», то можно было уверено утверждать, что тем самым он выдал им большие авансы. Это были не просто сомнительные рожи. Косматые, бородатые, рваные и грязные, обвешанные какими-то значками и бусами. В их презрительных мутных глазах я сразу же заметил давно поселившееся вокруг нас зло. И если Василек этого не видел, то лишь по простоте душевной. Подобные типы просто так ничего не делают. И здесь непременно надо искать какой-то подленький подтекст. Но последнего я пока не видел, поэтому решил подождать.

Они вели себя, как хозяева. Громко кричали и размахивали руками, с шумом расставляли по углам большие и маленькие картины, завернутые в дерюгу, прикидывая, как их развешивать. Василек, судьба которого целиком зависела от этих непонятных существ, кивал им в ответ, советуя где бы лучше повесить холсты в зависимости от освещения. Довольно противное зрелище, но Василька я не винил. Ценой своей гордости он пытался защитить честь великого поэта. Наконец, все приготовления были завершены. Места «повешания» определены, гвозди вбиты. Эти типы (их было четверо) как-то очень быстро и суетливо, но одновременно весьма четко, словно после длительной тренировки, сняли с картин дерюги. В считанные минуты «произведения» уже висели на стенах Василькового кафе.