Солдаты Рима. Книги 1-4

   -- Ну-ну, не прибедняйся! Не так ты и стар!

   -- Стар-не стар, а в прошлый месяц пятьдесят стукнуло! Пора и на покой.

   -- Не отпущу! - Цезарь покачал головой. - Таким как ты замены нет, - и пришпорил коня.

   -- Было бы место, а уж замена всегда найдётся, - вздохнув, проговорил Бакул, и тут же закричал. - А ну, что рты раззявили?! Шевелись, шевелись! Во имя светлого лика Селены, взирающей с неба, я за вас ноги переставлять буду?!

   Цезарь проехал вдоль всей колонны и остановился у последнего причала. Томительное ожидание закончилось. Благословенные боги наконец-то сжалились над своими верными сынами и послали юго-западный ветер: на погибель врагу, на славу Рима! Легионеры споро поднимались по шатким мосткам, рассаживались на палубе, кто как мог, и пытались заснуть - дорога предстояла долгая. Холодные волны наперебой стучали в борта, раскалываясь на тысячи острых осколков, и если бы не кожаные накидки, выданные накануне, пришлось бы мокнуть весь путь до Британии.

   Грядущий поход вызывал некоторые опасения. Несколько дней назад вернулся отправленный на разведку Волусен Квадрат и сообщил, что бритты знают об экспедиции и собирают войска где-то в глубине острова, за Тамезой. Главный их вождь, Кассивеллаун, заключает союзы с дальними и ближними племенами и зовёт на подмогу бельгийских галлов. Кто-то всё-таки предупредил их. Но на побережье спокойно, никаких приготовлений к обороне он не заметил, и если бритты решаться дать бой, то где-нибудь внутри страны...

   На флагманской триреме дали сигнал трубой, посадка закончилась. Цезарь передал коня слуге, спрятавшемуся от брызг за огромный валун, и взошёл на корабль. Матросы засуетились, убирая мостки, хлопнул парус, и трирема плавно отошла от причала. Полнолицый диск луны медленно скрылся за бархатными разводами туч, и стало темно, как в преисподней. Только маячок на мысу продолжал подмигивать огненно-красным глазом, желая удачи.

   -- Ветер усиливается! - прокричал кормчий. - Как бы не надул чего!..

   -- Сглазишь! - грубо оборвал его Росций.

   Старый кормчий тряхнул головой, стряхивая воду с седых волос, и чуть довернул кормило, поворачивая трирему к узкому проходу между молом и мысом. Эх, молодёжь, ничего-то они, нынешние, не понимают! Прежде чем отправляться в путь, надо дать подношение Морю, хоть кусок ржавой селёдки, и Портуну, чтобы ждал и всегда держал ворота открытыми.

   -- Сглазишь, - тихо проворчал старик. - Поворочай весло с моё... А то сразу - сглазишь! - и осторожно, что б никто не заметил, бросил за борт круглый пшеничный хлебец.

   -- Прими, господин морей, не почти за обиду. И ты, прекрасная Винилия, да будет путь твой спокоен и гладок...

   Ветер крепчал. Двухфутовые волны, рождавшиеся по воле богов где-то в глубине моря, с тяжёлым придохом наваливались на корабли и грозили разметать флот по всему Проливу. Берег приближался медленно, не спеша, словно не желая встречаться с незваными гостями. С первыми проблесками дня показались изломанные вершины каменистых холмов, серые и голые в предрассветной мгле. Они надвигались замшелыми стенами старой неприступной крепости, выросшей вдруг посреди дороги, пока не зависли над головой высоким давящим сводом. И сразу стало неуютно и холодно.

   Чужое. Всё чужое. Белокрылые чайки кричали так же пронзительно, как и в Галлии, и только в этом было сходство. Сердце застучало сильно и часто и почему-то захотелось отдать приказ возвращаться. Цезарь прошёл на корму, придерживаясь за поручни, и встал рядом с кормчим. Крепкий старик с изъеденными солью и ветром руками уверенно вёл корабль к берегу.

   -- Что ты видишь сквозь парус, старик?

   Губы кормщика скривились.

   -- А мне не надо смотреть вперёд, император. Хватит неба и волн. А если что, так вперёдсмотрящий подскажет. Это вон тот, в бочке.

   Он кивком указал на мачту, где в большой плетёной корзине трясся матрос. Сталкиваясь с волной, трирема вздрагивала, задирая нос к верху, и, мгновенье спустя, падала вниз, как в бездонную пропасть. Вместе с ней вздрагивал и падал матрос.

   -- Отважный, должно быть, человек, раз не побоялся забраться туда! - уважительно сказал Цезарь.

   -- Молодой просто, - пожал плечами старик. - Вот и сидит, опыта набирается...

   Матрос держался за верхушку мачты, обхватив её обеими руками, и не отрывал взгляда от приближающейся полосы прибоя.

   -- В такой шторм только опыта и набираться. Постарше бы кого...

   -- Ну, разве это шторм! Так, непогодь... Погоди, она себя позже проявит.

   Трирема накренилась, переваливая через очередную волну.

   -- Кто проявит, старик? - крепче цепляясь за поручни, крикнул Цезарь.

   -- Обида богов. Всё припомнят: и что подношения хорошего не дали, и что ночью в путь пошли. Боги такого не любят. И не прощают!

   Цезарь усмехнулся.

   -- Это ты по тучам догадался?

   -- Нет, по пояснице. Её у меня всегда перед непогодой ломит. Получше твоих авгуров будет.

   Флот двигался широким фронтом. Впереди шли триремы, взрыхляя волны окованными медью рострами. Солнечные лучи, иногда прорывавшиеся сквозь пелену туч, золотили вышитых на парусах орлов, за которыми как за ориентиром тянулись грузовые корабли.