Солдаты Рима. Книги 1-4

   Лабиен закусил губу. Презрение, с которым Цезарь говорил о святая святых - сенате, заставляло задуматься. Сколько существует Рим, столько существует сенат. Плох он или хорош, судить потомкам, но ставить себя выше его, не позволено никому.

   -- Ты знаешь, Юлий, иногда я начинаю тебя бояться. Да, наш сенат продажен, как уличная шлюха. Но заставлять его, значит пытаться встать над ним. А это уже обвинение в стремлении к царской власти. Ты знаешь закон, за это полагается смертная казнь.

   -- Меняются люди, меняются законы, - ответил Цезарь. - Времена демагогов прошли, пора от слов переходить к делу. Рим нуждается в переменах, он с головой увяз в болоте говорливых лицемеров и уже не знает, что делать с грязью, веками копившейся на Капитолии. Как вон тот старик с венцом. Ты, Тит, либо слеп, либо слишком наивен. Сейчас каждый, кто имеет хоть немного влияния и денег, рвётся к власти. Они называют себя патриотами республики, хранителями древних традиций, но копни поглубже, сними с них шелуху блестящих слов и ты увидишь истинные лица, обезображенные язвами пороков и жаждой власти. Они поставили Рим на грань развала, ввергли его в пучину политического хаоса и нестабильности. И моя задача остановить их, уничтожить, если потребуется. Пока я не могу выступить против них открыто, война в Галлии забирает все мои силы. Но придёт время, и они узнают, что такое гнев Цезаря! Мне потребуется любая помощь, каждый человек... И я хотел бы знать, Тит Атий Лабиен: пойдёшь ты со мной или встанешь против?

   Цезарь в упор посмотрел на Лабиена, но тот отвернулся к морю, словно не слышал ничего. Только желваки на скулах нервно пережёвывали зубы. Море опять взбунтовалось. Волны сердито бились о каменную стену набережной, перехлёстывали через край, обдавая людей холодным душем. Такой же душ нужен и Цезарю. Он хочет слишком многого, говорит о хаосе, но сам готов вызвать хаос. А если шелуху блестящих слов снять с него самого? Что можно увидеть? Какие пороки? Цезарь рвётся к единоличной власти, это Лабиен понял давно. Но Рим вырос как республика и республикой он останется. Никогда, ни один человек не сможет изменить этого. Народ его не поддержит, слишком велика в людях ненависть к безмерной царской власти, привитая ещё в утробе матери и закалённая в жарких спорах на форуме.

   -- У меня есть и плохая новость, - тихо сказал Лабиен. Он полной грудью вдохнул солёный морской воздух, как будто это что-то могло изменить, и так же тихо продолжил. - Оргеториг, сын Амбиорига... вообщем, он умер.

   -- Что?!

   -- Утонул. - Лабиен опустил голову. - Вышел в залив на лодке, хотел увидеть восход солнца с моря... и перевернулся на волне. Когда его вытащили, он уже не дышал.

   Цезарь резко обернулся. Амбиориг стоял шагах в тридцати позади них вмести с другими вождями галлов и улыбался, слушая Индутиомара.

  -- Ты понимаешь, что говоришь? - зашипел Цезарь. - Я же приказал не спускать с мальчишки глаз! Беречь, понимаешь, беречь его!..

   -- Кто бы знал...

   Цезарь сжал кулаки, унимая прокатившуюся по телу нервную дрожь.

  -- И как, по-твоему, я должен ему это сказать?

   -- Думаю, он уже знает. - Лабиен кивнул. - Вон тот арверн, его племянник, наверняка уже всё рассказал.

   Рядом с Амбиоригом стоял высокий мужчина одетый, не смотря на холод, в кожаную безрукавку, и держал в поводу двух осёдланных лошадей. Открытые руки от плеч до самых запястий покрывала цветная татуировка, какую может позволить себе лишь вождь. На какой-то миг он повернул голову, пронзил римлян обжигающим взглядом и отвернулся.

   -- Позови... Нет, я сам.

   Невозможно прочувствовать горе отца, потерявшего сына, прежде не испытав подобного на себе. Цезарь и не пытался. Он смотрел в глаза Амбиоригу, пробуя прочесть в них хоть какие-то мысли, но видел лишь пустоту - спокойную и бесконечную, как ночное небо. Только морщины на лбу проявились отчётливей и подтянулись ближе к седеющим вискам, да уголки губ приподнялись в хищном оскале, обнажив крепкие зубы. Раненый зверь, затаившийся до поры в лесном убежище.

   Да, Амбиориг знал. Сколько же сил требовалось ему, чтобы не поддаться чувствам, сохранить дух и лицо вождя!? Цезарь приложил руку к сердцу.

   -- Амбиориг, прими мои искренние сожаления. Поверь, эта утрата так же тяжела для меня, как и для тебя. Я скорблю вместе с тобой.

   Эбурон скользнул бездумным взглядом по лицу Цезаря и поклонился.

   -- Благодарю за сочувствие, император, - голос звучал будто из пустоты. - Ничто не сможет вернуть мне сына, но всё же... спасибо. Позволь мне покинуть лагерь, чтобы совершить похоронный обряд по всем законам нашего народа.

   -- Да, конечно...

   Не глядя ни на кого, Амбиориг вскочил в седло и щёлкнул кнутом. Легконогий галльский рысак, серый, будто покрытый пылью, рванул с места галопом, махнув на прощанье длинным хвостом. Верцингеториг на миг придержал поводья, ещё раз ожёг римлян глазами и погнал коня вслед за эбуроном.

7