Солдаты Вечности

Держа наготове «вальтер», Женька наклонился и левой рукой нащупал шею пятиглазого.

Ни хрена не понять. Тем более и шеи-то как таковой у него почти нет. Такое впечатление, что голова прямо из плеч растет. Ладно, чёрт с ним. Будем надеяться, что всё-таки жив.

Предусмотрительно захваченным шнуром он быстро связал поверженного врага по рукам и ногам, набросал сверху веток, прикрыв от постороннего взгляда, прихватил чужое оружие и побежал обратно — туда, где оставил ранец.

Требовательно заверещал «телефон», и я схватил его, словно голодный воришка горячий пирожок с лотка уличного торговца.

— Ну?!

— Это Аничкин.

— Слышу, что не товарищ Сталин.

— Всё в норме, Мартин, расслабься. Я его сделал.

— Насовсем?

— Надеюсь, что нет. Очень надеюсь. Сейчас пристегну к себе и притараню. Минут через десять ждите.

— Давай, — я отложил «телефон». — Женька добыл «языка», — сообщил присутствующим. — Тащит сюда.

— Принесли его домой, оказался он живой, — продекламировал Влад. — Так живой или как?

— В крайнем случае, одним пятиглазым в мире стало меньше, — сказал я. — Невелика потеря. Но «языка» будет жалко.

— Ты ещё скажи, что хороший киркхуркх — мёртвый киркхуркх, — хмыкнул Борисов.

— Чего не знаю, того не знаю, — честно признался я. — Но пока все факты подталкивают именно к этой неутешительной мысли. Вопреки всем догматам гуманизма.

— А как мы его допросим? — спросила Ольга. — Кому-нибудь известен язык этих урукхаев с пятью глазами?

— Центральному Мозгу — компьютеру Пирамиды, — пояснил Влад. — И там такая программа-переводчик, что не снилась никакому «Майкрософту». Впрочем, как и все остальные программы. Сама переводит, как сказал бы Остап Бендер. Было бы что переводить.

— Ясно, — кивнула Ольга.

— А кто такой Остап Бендер? — поинтересовалась Марта.

— Потом расскажу, — пообещал я. — Так, а это кто, интересно?

На экране возник ещё один сектор с тем же лесом внизу и двумя почти сливающимися оранжевыми точками.

— Новая телеметрия от одной из «летучих мышей», которую мы перенаправили в этот район, на северо-запад, — прокомментировал Влад. — Эй, да это не киркхуркхи. Масса тел ориентировочно шестьдесят два и сто сорок пять. Температура 36,6 и 36,8.

— Вес Маши как раз шестьдесят два килограмма, — ровным голосом сообщила Марта. — Я знаю.

— Увеличение! — рявкнул я.

Влад отдал команду, и «летучая мышь» немедленно её исполнила.

— Люди, — озадаченно произнёс Влад. — Мужчина и женщина. Женщина сидит, мужчина стоит. Рядом три крупных камня — похоже на скальные выходы. Рост женщины примерно сто семьдесят четыре, мужчины — двести десять.

— Вижу, — сказал я. — Но если женщина — это Маша, то кто рядом с ней?

— Хороший вопрос, — сказал Влад. — Может, Никита? Он мальчик большой. Хотя, конечно, не настолько. Не знаю, может ли ошибаться «летучая мышь»…

— Всех уволю, — пробормотал я и схватился за «телефон».

Свем ещё раз оглядел Машшу — сломана левая нога и что-то с правым плечом. Значит, нести её нужно на левом плече — так будет удобнее и ему, и ей. Потому что он хоть и хорошо владеет левой рукой, но надёжнее, когда копьё в правой. Мало ли что.

Он шагнул к Маше, присел перед ней на корточки и приглашающе похлопал себя по левому плечу.

Хочет меня нести, догадалась Маша. Надо же, сколько любезности. И не скажешь, что первобытный. Другой бы на его месте схватил в охапку, перебросил через плечо и уволок… в укромный уголок. Хотя куда уж укромнее. Да и откуда мне знать, какие они, первобытные мужчины? Я что, специалист-антрополог? Ни разу. Все мои представления о людях каменного века — это набор расхожих штампов: дикие, грубые, кровожадные и вонючие. А штампы, как известно, они есть штампы и с истиной соотносятся плохо. Впрочем, рассуждай не рассуждай, а выбирать не приходится по-любому. Надо рисковать. Тем более со мной «беретта». Парень он на вид здоровый — глядишь, и донесёт до озера. А там…

Она протянула было руку, чтобы Свем помог ей подняться, но тот неожиданно распрямился и замер на полусогнутых, чутко повернув голову и явно к чему-то прислушиваясь.

Маша невольно прислушалась тоже, но ничего особенного не услышала — обычные лесные звуки: шелестит листвой ветерок, да где-то неподалёку перекликаются-кричат незнакомые птицы…

Птицы? Кажется, ещё пять минут назад они молчали. С чего бы вдруг разволновались теперь?

Понимание возникло само, выплыв откуда-то из тех глубин подсознания, в которых ещё теплилась память далёких предков, живших в лесах с рождения и до самой смерти.

Опасность. Кто-то идёт по её следу. Или, условно говоря, киркхуркхи, или какой-то почуявший лёгкую добычу крупный хищник. Хрен редьки не слаще. Вот мой первобытный и насторожился. Слух у него наверняка острее моего, не говоря уж о том, что лесные звуки он читает, как открытую книгу. И что, интересно, вычитает? А главное, какое примет решение, когда поймёт прочитанное? Собственно, всего два решения и может быть: принять бой или уйти от опасности. Другое дело, что уйти без меня гораздо легче…

Накатила слабость.