Ник Перов

Соляной Столп

– Настюха, это же хоромы для нас двоих! Подумай.

Можно ли ненавидеть незнакомых тебе людей? Или не ненавидеть, а испытывать раздражение даже не столько на эмоциональном уровне, сколько на физическом – поймала себя на том, что хожу из угла в угол и тру шею, пытаюсь размять плечи. Виски пульсировали, лицо горело.

Две очень похожие женщины: дочь и мать. Настюха – это дочь. Видимо, она серфила по интернету и нашла мое предложение о сдаче квартиры на Авито. Двухкомнатная хрущевка, 10 минут пешком от центральной площади города, кирпичный дом, совмещенный санузел, высота потолков 2.5м. Хоромы для двух женщин в эвакуации. А для меня вся жизнь.

Отец получил эту квартиру в конце шестидесятых. Да, тогда жилье можно было получить, а не купить. Весь этот микрорайон – в пять новеньких, терракотовых, кирпичных трёхэтажек – почти одновременно заселили работниками Гормолзавода и Мясоконсервного комбината.

Какое же счастливое время было – радостное, дружное, полное надежд.

Почему-то все мои воспоминания из детства пронизаны солнечным, теплым светом.

Время, когда даже деревья были молодыми – вдоль новостроек были высажены тополя с сочно-ярко-зелёной, липкой листвой и с побеленными тонкими стволами.

Все люди вокруг были добрыми, улыбающимися и все друг с другом обязательно здоровались. Общий двор был продолжением домашней территории: во двор выходили в домашнем, выносили сушить белье, даже исподнее, выбивали ковры, чинили сломанную утварь, играли в настольные игры, иногда устраивали застолья. Вообще, дворы всегда были полны разновозрастными детьми, погруженными в свои шумные игры, мудрыми стариками, на лавочках обсуждающими все жизненные вопросы – от бытовых до мировых, мужчинами в растянутых трико за столам с домино или у гаражей, помогая в очередной раз пересобрать внутренности запорожцу, хозяйками в бигуди и в цветных запахивающихся халатах….

Три окна моей квартиры – зала, кухни и одно спальни – выходят во двор. Но теперь это не двор моего детства.

Вместо газгольдерной площадки – контейнеры для мусора. Вместо песочницы – заасфальтированный участок с иномарками. Лавочки убрали давно – УК объяснила это решение тем, что соседи жаловались, что вечером на лавочках собираются наркоманы и алкаши, шумят и оставляют после себя много мусора. Когда исчезли столбы и веревки для белья, уже даже и не вспомнить. Качели, установленные дядей Колей из соседнего подъезда, спилили на металлолом в конце девяностых и через несколько лет на их месте поставили горку, которая уже успела рассохнуться и провонять мочой бездомных животных и не дотерпевших до дома человеков.

Второе окно спальни – с видом на соседний дом.

Сначала это была наша с родителями общая спальня, потом мою кровать отгородили шкафом, а когда отец внезапно скончался от инфаркта прямо на рабочем месте, а мама слегла на нервной почве, я перенесла свою кровать в зал и устроила не ней маму – так ближе было к кухне и санузлу. Вскоре, тихо ушла и мама. Я осталась одна – хозяйка хором недалеко от центра города.

Первое время пережить потерю родителей мне помогали подруги по училищу. Часто оставались ночевать. Но бдительная тайная крестная (поясню, что крещение детей в шестидесятые годы не афишировались), провела со мной поучительную беседу и без обиняков назвала моих подруг «прошмандовками, воспользовавшимися горем, чтоб не жить в общаге».

С Костей я познакомилась случайно – вместе забежали в распахнутые двери магазина, когда хлынул летний ливень. Магазин тканей и галантереи. Почему-то оба почувствовали себя обязанными изображать активный интерес к ивановскому ситцу и Костя, смущаясь строгой продавщицы с деревянной метровой линейкой, начал интересоваться у меня какую расцветку лучше выбрать для наволочек. Забегая вперед, расскажу, что совместно выбранную ткань, мы купили и я потом сшила-таки из нее наволочки на наши перьевые подушки.

Вскоре, мы уже выбирали отрез для белья в детскую кроватку. Иришка и Леночка родились с разницей чуть больше двух лет.

Когда девочки пошли в школу, Костик переделал общую спальню под детскую. У окна появился широкий стол, чтобы делать на нем уроки, с двух сторон от него поставили пружинные койки с полосатыми матрацами, над койками навесили полки для книг, учебников и поделок. Старожилом спальни остался только мой платяной шкаф.

С появлением детей, не только дни, а годы начали мелькать как сменяющиеся слайды в диафильме: вот выписки из роддома, вот садик, вот школа, вот выпускные и вот уже Костя везет Иришку в обл. центр поступать в мединститут, следом уехала и Леночка в технологический. И все, время тут же загустело, как сироп на медленном огне.

У Кости к тому времени уже процветало дело его жизни – «Ангелы на дороге».

Муж все время любил механизмы. Собирать, перебирать, чинить. А уж автомобиль был мечтой его босоногого детства. Когда мы поженились, единственное «приданное» мужа был старый Москвич, вроде бы подаренный его дядей нам на свадьбу, но Костя потом еще несколько лет выплачивал небольшие суммы, смущаясь столь щедрого дара.