Читаем Солнечная полностью

Биэрд проделал теоретическую работу, спланировал и провел лабораторные эксперименты, остальное же – увеличение масштаба, чертежи, планы массового производства, макет и строительство станции, трубы и вентили, а также программное обеспечение – его не касалось. Он знал принципы действия, он был автором патентов, но он не сумел бы описать выстроенный комплекс в деталях. Здесь, на открытой площадке, он был корифеем, человеком-легендой, и все относились к нему с должным пиететом, с подчеркнутой вежливостью, как это умеют американцы, но никто не ждал, что он будет заглядывать в траншеи или рассуждать о сферах персональной ответственности. Национальная лаборатория возобновляемых источников энергии в Голдене, Колорадо, провела испытания модели и подтвердила, что придуманный им агрегат работает с высокой степенью эффективности. Остальное теперь было в руках кучки дружелюбных практиков, поджидавших Тоби Хаммера, который тоже не разбирался в технических моментах и основополагающих принципах, зато обладал даром вникать в детали, координировать процесс и управлять людьми.

Когда парочка вышла из машины, последовали рукопожатия и похлопывания по спине, тут-то Биэрд и решил улизнуть. Печеный воздух делал кулинарные запахи еще притягательнее; мясной дух, поднимавшийся над мангалами с древесными углями, распространялся по всей автостоянке. Известие о Тарпине испортило ему бранч, и если он хочет, чтобы к нему вернулась концентрация, он должен сию минуту пройтись по этому проспекту посреди пустыни и принять разумное решение. Тоби, державший на стоянке свой пикап, передал ключи кому-то из команды и вместе со всеми двинулся в сторону панелей.

После недолгих раздумий Биэрд сел один в тенечке за импровизированным столиком, поставив перед собой бумажную тарелку с грудинкой, зажаренной на гриле по-техасски, тремя огромными колючими огурцами и горой картофельного салата, а также маленькое ведерко из вощеной бумаги с бочковым пивом. По обычным меркам энергообеспечения, лордсбургская электростанция, установка искусственного фотосинтеза, была малюткой, игрушкой, испытательной моделью. Но, сидя здесь, вдыхая голубоватый дымок курицы на гриле из соседнего заведения, слушая кантри из динамиков на столбах и веселую перекличку поваров, сообщающих друг другу о приближении двадцати четырех голодных мужиков, воздвигнувших неоновый щит «Лордсбург!» и теперь жадных до ромштекса, Биэрд ощущал себя в центре мироздания. Как это восхитительно, помимо еды, просто быть здесь тихой тенью, в медвежьем углу, и сознавать, что вся шумиха в этом краю, где растут только юкка и сухая трава, – стройка, массмедиа, звено истребителей, военный оркестр – в связи с грядущей индустриальной революцией обязана открытию, сделанному им восемь лет назад, на грязном диване в полуподвальной квартирке, за пять тысяч миль отсюда.

Он вонзил зубы в четвертый кусочек сочной грудинки, когда произошло нечто, что с ним не проделывали со времен школы и что даже тогда его раздражало. Он почувствовал за спиной чье-то присутствие, и, прежде чем успел обернуться, глаза ему закрыли две теплые ладони, прижав его голову так, что он был не в силах пошевелиться, а в ухо прошептали:

– Отгадай кто?

Палец левой руки неизвестного неприятно давил на верхнюю часть глазного яблока, и освободиться от этого насилия он не рискнул. Во рту у него лежал кусок мяса, но из-за шока он не мог его проглотить. Он невнятно выдавил из себя:

– Тарпин?

– Это твоя китаеза? – Раздался веселый смех, и его отпустили.

Дарлина, кто ж еще. Его раздражение мигом улетучилось, и он неуклюже поднялся, на ходу дожевывая и глотая, спеша ее обнять. Как можно было не любить Дарлину? Эта объемистая добродушная тетеха из Небраски, всю жизнь проработавшая официанткой, побывавшая трижды замужем и имевшая четырех взрослых детей, которые, видимо, ее очень любили или, во всяком случае, в ней нуждались, так как они звонили ей постоянно, двенадцать лет назад открыла для себя штат Нью-Мексико и, отбросив «Джанет», взяла себе новое имя. Прожив шесть лет в трейлере на южной окраине города вместе с дальнобойщиком-мексиканцем, которого потом выгнала, она бойко лопотала по-испански.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза