Солнечная аллея

И в этом она была права. Для Марио начиналась самая счастливая пора его жизни. Он мог каждое утро, заткнув будильник, спать сколько вздумается, и у него была подружка, и никто им не командовал. Экзистенциалисты вообще не позволяют собой командовать, но вокруг Марио не было даже никого, кто попытался быэто сделать. Марио и экзистенциалистка образовали поистине идеальную любовную пару. Они позволяли себе все, о чем другие обычно лишь мечтают. В жаркую погоду они ехали купаться, в плохую устраивали битву подушками. Иногда кормили друг друга завтраком еще в полусне, с закрытыми глазами. Никогда не ложились спать поодиночке и даже в душ поодиночке не ходили! И время от времени только повторяли: вот так, наверно, было в раю. Они много читали, много спорили о Библии и других мировых религиях (все чаще отдавая пальму первенства буддизму), о Зигмунде Фрейде, Фридрихе Ницше, Льве Толстом и Рудольфе Штайнере (но пальму первенства отдавали, разумеется, Жан-Полю Сартру). Они много экспериментировали с едой, изобретая новые кулинарные рецепты, сами пекли себе хлеб, а временами постились.

Экзистенциалистка была одержима идеей уединиться где-нибудь в бранденбургской глуши, в отшельнической пустыне и там попеременно то читать, то философствовать. Она хотела, как Диоген, забраться в бочку и пролежать там все лето. Бочку она тайком, ночью, прикатила из огромного туннеля, по которому доставлялись товары на берлинский центральный рынок. Начать свое лежание в бочке она решила на Троицу, дабы удалиться от суеты и гвалта молодежного фестиваля, который должен был состояться в Берлине. Забравшись в бочку на берегу Штехлина, [9]она прихватила с собой кучу философов и шиллеровского «Вильгельма Телля». Но уже четыре часа спустя жизни в бочке был положен конец, слишком там оказалось жестко.

— Если бы меня

Александр Македонский спросил, какое мне исполнить желание, я бы не стала ему говорить: «Не загораживай солнце!», я бы сказала: «Принеси мне подушку под задницу!»

Марио и экзистенциалистка вернулись в Берлин и только там узнали, сколько всего они пропустили. Ибо во время фестиваля молодежи произошло событие, о котором на Солнечной аллее вспоминали еще долго.

AVANTI, POPOLO! [10]

Квартирантами семейства Куппиш, которым предстояло спать на воздушных матрасах, одолженных госпожой Куппиш у соседа из органов, оказались двое саксонцев, из городка Пирна под Дрезденом. Звали их Да-Олаф и Да-Удо. На все вопросы, в том числе и об их собственных, равно как и чужих, именах, они имели обыкновение отвечать, начиная с союза «да». В результате семейство Куппиш долго полагало, что у Да-Удо есть подружка по имени Даяна, пока кто-то не догадался, что на самом деле ее зовут Да-Яна, то есть Яна. Словом, Да - Олаф и Да-Удо звезд с неба не хватали. Возможно, все дело в том, что они были родом из «долины незрячих», то бишь из того уголка нашей республики, где не принималось западное телевидение. Когда Да-Олаф и Да-Удо прямо из окон квартиры Куппишей увидели стену, они, не веря себе, спросили, правда ли гам, за стеной, уже Западный Берлин, госпожа Куппиш с тяжким вздохом им ответила:

— Да, к сожалению.

Какое-то время Да-Олаф и Да-Удо, раскрыв рты, в немом ужасе смотрели в окно, потом один из них с трудом выдавил:

— Да как же вы тут живете, в такой опасности.

Другой заметил, что при разгуле преступности «там, у них» этак же, того и гляди, пуля в окно залетит.

Госпожа Куппиш испустила еще один сокрушенный вздох и сказала:

— Человек ко всему привыкает.

У нее не было ни малейшей охоты разубеждать и лишать политической невинности своих постояльцев. Между тем, прояви она чуть больше такта и усердия, возможно, дело, глядишь, и не дошло бы до печально известного пограничного инцидента, когда Да-Олаф и Да-Удо исхитрились застопорить поток автотранспорта, направлявшегося через наш пропускной пункт в Западный Берлин. Всех Куппишей тогда в целях «разъяснения обстоятельств» вызвали в Главное управление полиции.

— Пусть другому свои сказки рассказывают! — язвительно произнес господин Куппиш, трясущимися руками кладя повестку обратно на стол. — Я-то знаю, что это органы.

Госпожа Куппиш была вообще на грани нервного срыва.

— Я их впустила, чтобы Миша попал в красный монастырь! — причитала она. — Разве могла я предвидеть….