Солнечная лотерея

– Боже милостивый! – прошептала потрясенная Марша, сторонясь трещавшей хитином кучи.

– Что… это? – пролепетала мисс Рейсс, не сводя глаз с живого холмика копошащихся тел. – Эт–то… невозможно!

– Но это случилось, – стуча зубами, сказал Гамильтон.

– Но каким образом? Почему? – вопрошала Марша, когда все четверо, включая кота, ретировались из кухни. Подальше от расползавшейся во все стороны саранчи. – Такого просто не может произойти!

– Но тем не менее это очень вписывается… – через силу произнес Джек. – Помнишь осу? Мы не ошиблись: что–то вокруг изменилось. И все сводится к одному пока неизвестному знаменателю…

Глава 4

Утреннее солнце освещает спящую Маршу, ее обнаженные плечи и ложится желтым квадратом на темный пол. Стоя в ванной, Джек ожесточенно бреется, превозмогая боль в поврежденной руке. В запотевшем зеркале он воспринимает свои смазанные мыльной пеной черты как пародию на человеческое лицо.

В доме все успокоились. Вся саранча уползла куда–то, и только изредка случайный шорох напоминает о том, что часть насекомых забралась под стенные панели. Теперь все кажется вполне нормальным и привычным. Проехал, звякая бутылками, грузовичок молочника. Марша вздохнула и пошевелилась во сне, выпростав руку поверх одеяла. На заднем крыльце Прыг–Балда раздумывал, не пора ли опять вернуться в дом.

Тщательно контролируя свои действия, Гамильтон закончил бритье, помыл бритву, освежил лосьоном щеки и шею, надел свежую белую сорочку. Ночью, ворочаясь без сна, он заранее решил, что исполнит задуманное именно сейчас, после бритья, когда от сонливости не останется и следа, а сам он будет умыт, одет и причесан.

Неуклюже опустившись на одно колено, он сложил вместе ладони, закрыл глаза, втянул глубоко воздух и начал…

– Великий Боже, – проговорил он таинственным полушепотом, – сожалею и раскаиваюсь в том, что содеял с бедняжкой мисс Рейсс. Если Ты сможешь простить мой грех, я буду признателен.

Джек оставался коленопреклоненным еще минуты, размышляя над тем, достаточно ли сказанного и все ли он правильно сказал. Однако мало–помалу стыд, гнев и ярость вытеснили смиренное раскаяние. Где это видано, чтоб взрослый здоровый мужик становился на колени? Унизительно… недостойно разумного человека… и, честно говоря, непривычно.

Скрепя сердце он добавил к своей молитве еще несколько строк:

– Господи, посмотри в лицо фактам: она это заслужила! – Его жесткий шепот разносился по притихшему дому. Марша вновь вздохнула и перевернулась под одеялом. Скоро она проснется. Прыг–Балда царапался в дверь снаружи, удивляясь, почему она до сих пор заперта. – Господи, оцени ее слова по достоинству! – продолжал Джек, тщательно выбирая слова. – Именно такие, как она, создавали лагеря смерти. Она суетлива, непримирима… От антикошачьих настроений рукой подать до антисемитизма…

Ответа не последовало. А рассчитывал ли Джек получить его? Чего конкретно ждал? Он и сам не знал. Может, какого–нибудь знака.

Или молитва не смогла пробиться к Богу? Последний раз Джек сталкивался с какой бы то ни было религией на восьмом году жизни, в воскресной школе. А старательное чтение этой ночью церковных текстов не дало ничего конкретного, только ощущение необъятности предмета и глубины материала… Там тоже свои формулы, фактически – тот же протокол… и построже, чем у полковника Эдвардса.

Джек еще оставался в молитвенной позе, когда сзади послышался звук. Повернув голову, он увидел какую–то фигуру, на цыпочках пересекавшую гостиную. Человек. В свитере и просторных брюках. К тому же негр.

– Хорошенький знак свыше, нечего сказать! – с сарказмом заметил Гамильтон.

Чернокожий выглядел явно не лучшим образом.

– Вы меня помните? Я – гид. Привел вас на ту платформу. Вот уже пятнадцать часов, как эта авария у меня из головы не выходит…

– Вы тут ни при чем, – сказал Гамильтон. – Вам досталось наравне со всеми.

Поднявшись, Джек вышел из ванной в прихожую.

– Вы завтракали?

– Я не голоден, – ответил негр, пытливо глядя на Гамильтона. – Что вы сейчас делали? Молились?

– М… да, – признался Джек.

– Это ваш обычай?

– Нет… – Поколебавшись, он добавил: – Я не молился лет с восьми.

Негр помолчал, раздумывая над чем–то, потом, спохватившись, представился:

– Меня зовут Билл Лоуз…

Они обменялись рукопожатием.

– Вы, кажется, все поняли! Когда догадались?

– Где–то со вчерашнего вечера.

– Что–нибудь произошло?

Гамильтон рассказал ему о дожде из саранчи и об укусе осы.

– Догадаться несложно. Солгал – был наказан. Перед тем сквернословил – значит, снова наказан. Причина и следствие. Все элементарно.

– А на молитву вы зря теряете время, – без обиняков заявил Лоуз. – Я пробовал. Все глухо!

– О чем вы молились?

Лоуз с иронией ткнул себя в шею над воротом сорочки, в полоску черной кожи:

– Могли бы догадаться. Но все не так просто… Тут уж, наверное, судьба.

– В ваших словах изрядная доля горечи, – осторожно заметил Гамильтон.

– В свое время ее было гораздо больше. – Лоуз прошелся по гостиной. – Извините, что я так бесцеремонно ворвался… Но дверь была не заперта, и я решил, что вы дома. Вы инженер–электронщик?

– Да.