Солнечная палитра

И, отложив этюд в сторону, Василий Дмитриевич поспешил в Кремль — писать кремлевские башни, соборы и терема для своей будущей «Негодной царевны».

За короткий срок он создал шестнадцать этюдов. Яркие краски кремлевской старины увлекли его. Восхищенный Левицкий признавался, что ни у одного художника он не видел столько солнца, света, воздуха, как на этих этюдах.

Нарядная архитектура входа в белокаменный Успенский собор, Теремной дворец с пестрыми изразцами, с росписями стен сияли. Этюды царских покоев, как сказочные ковры, переливались на солнце и в тени всеми цветами радуги.

Василий Дмитриевич колебался, который из этюдов больше подойдет для фона его будущей картины. Он колебался, потому что, к ужасу своему, вдруг понял: саму картину не видит его мысленный взор.

Неожиданно пришло спасительное письмо от брата матери Леонида Алексеевича Воейкова. Скучающий в деревне вдовец-дядя настоятельно звал племянника приехать погостить в его тамбовском имении Ольшанке.

Василий Дмитриевич не стал писать семнадцатого этюда. С легким сердцем он отложил кремлевские полотна и поехал в деревню. И с той поры больше не возвращался к исторической живописи.

В Ольшанке он вставал рано и тотчас шел к пруду писать «Пруд в парке». Как обычно, он дружил с мальчишками, запускал с ними змеев, катался на лодке, купался.

В самый разгар его работы пришла телеграмма. Наследник, будущий царь Александр III, неожиданно вспомнил товарища детских игр и пожелал, чтобы тот сопровождал его на Балканы, где в то время шла русско-турецкая война.

Родители Поленовы были польщены «милостью его высочества». Сам же Василий Дмитриевич очень удивился, ведь он никак не напоминал царской фамилии о своем существовании. Впрочем, путешествовать всегда интересно. К тому же новые впечатления, быть может, помогут открыться «неведомым коробочкам». А ведь коробочки-то с трубниковской квартиры были в руках художника.

11. «Московский дворик»

Вы живописец добрый, Василий Дмитриевич. Это я давно знал. Взгляд у Вас живописный на натуру…

Из письма П. П. Чистякова — В. Д. Поленову

Академия художеств учила мастерству; из ее стен выходили живописцы, умевшие рисовать, правильно решать композицию, хорошо знавшие законы перспективы и сочетания красок. Но одно умение, одно мастерство всегда останется сухим, холодным, далеким от действительности.

За эту оторванность от жизни Поленов критиковал академию. Еще с того знаменитого «бунта четырнадцати» он живо интересовался деятельностью тех художников, которые, порвав с академией, организовали свою Артель. Эта Артель впоследствии преобразовалась в Товарищество передвижных выставок, или, как его называли, в Товарищество передвижников.

Находясь за границей, Василий Дмитриевич в своих письмах постоянно спрашивал о Крамском и о других художниках, примкнувших к этому в те годы прогрессивному направлению в русском искусстве, об их борьбе с академией.

Передвижники или открыто, или в завуалированной форме изобличали существующий строй, изображали недостатки окружавшей их жизни. Стремясь приблизить искусство к народу, они организовали ежегодные выставки, передвигавшиеся по всем большим русским городам (отсюда и название «передвижники»).

Поленов считал, что искусство прежде всего должно быть красивым и возвышенным и этим самым стать близким народу. От прямой критики действительности он отказывался.

Такие взгляды ставили его как бы между обоими направлениями в искусстве.

Ему были не по душе подчеркнутый реализм и жанровая манера многих картин передвижников, но он глубоко симпатизировал их стремлению показать свои картины народу. Наконец, у него просто были друзья среди них, а их главу и идейного руководителя Крамского он всегда считал своим высокоавторитетным советчиком.

Поленову давно хотелось участвовать в их выставках.

В свое время Академия художеств не разрешила ему поместить на одну из них его картину «Арест гугенотки». Но тогда он являлся пенсионером академии, а теперь был свободен от всяких обязательств.

Как человек самолюбивый, он, естественно, хотел впервые выступить на такой ответственной и популярной выставке с чем-либо особенным. Но у него не было ни одного законченного полотна.

В начале 1878 года Василий Дмитриевич вернулся с театра военных действий в Москву, в свою прежнюю квартиру на Трубниковском переулке. И опять все тот же роковой вопрос: «Что писать? На какую тему?» — встал перед ним со всей неумолимой неизбежностью.

Он знал, что мать и сестры Вера и Лиля, все годы внимательно следившие за его творчеством, терпеливо ждут от него большой картины из жизни Христа, ждут, надеются, хотя и не говорят ему об этом. И сам он тоже не хотел поднимать разговора на слишком тяжелую для него тему.

А все повернулось совсем по-другому: в первый же день приезда он опять, как год назад, подошел к кухонному окну и вновь увидел тот скромный дворик с белой церковью над крышами домов.

И забилось сердце художника.