Солнечная тропа

– Харинские сами её боятся. Нынешней весной, как отелились коровы и повадилась их Федосья по ночам доить, харинские решили её поймать да прочитать над ней какой положено заговор… Собрались шестеро в хлеву, где дойная корова, и притаились, ждут. Ночью приходит Федосья с кувшином, как к себе домой, и давай доить. Корова и ухом не повела, так к ней уже привыкла. Ну, харинские выскочили, схватили было Федосью, а она раз – и сорокой скинулась. Выпорхнула из лап, одни перья им оставила. И напоследок крикнула человечьим голосом:

– Чтоб вам тут всю ночь простоять, косматые отродья!

Те и остались стоять столбами и до первых петухов не могли с места сдвинуться. С этого часа закаялись Федосью трогать, как бы чего похуже с ними не сделала.

– Ну и зря! – с сердцем сказал Хлопотун. – Николка вот не побоялся да и проучил подлую. Надолго отбил охоту на людей порчу насылать. Ты, Пила, как надумаешь идти в Харино, возьми и меня.

– И я пойду, – внезапно сказал Выжитень.

Кадило обрадовался:

– Да чего уже, пойдём все! А то бабулька Кальнова, чай, соскучилась по приключениям. Пойдём, Толмач?

– Да, зови нас, Пила, как соберёшься, – решил старый домовой.

Такая единодушная поддержка ободрила Пилу, и он расправил плечи.

– Одного я не пойму, – благодушно изрёк Кадило, – что это Соловушка в тебе нашла, что даже в курятник за тобой идти готова.

– Я и сам не пойму, – ответил Пила и неожиданно для Лёньки засмеялся.

– Ну-у-у, – протянул Кадило, – у меня вопросов больше нету. Толмач, пора тебе рассказывать про Егора.

– Ну, так слушайте дальше, – Толмач прикрыл глаза, чтобы прошедшее виделось ему яснее, и принялся рассказывать.

ВОЕННЫЙ ЛЕКАРЬ ЕГОР СЕНИЧЕВ

…Как сказала Егору мать, так и случилось: вскоре началась война и забрали Егора Сеничева на фронт. Отец, провожая его, сильно плакал и слёз не стыдился.

– Ты у меня один, сынок, – говорил Егору. – Если с тобой что худое случится, мне не пережить.

Егор, помня материны слова, его утешал:

– Я, батя, обязательно вернусь, не горюй обо мне!

Но старшему Сеничеву, видать, сердце о другом говорило…

Как бы то ни было, стал Егор артиллеристом на фронте. Месяц-другой так-то отвоевал, а потом пришёл в медсанбат и говорит врачу:

– Возьмите меня сюда работать. Убивать я всё одно не научусь, так лучше помогу вам лечить.

Врач, Сергей Петрович, удивился:

– Если ты медик, почему в артиллеристы попал?

– Я не медик, – отвечает Егор. – Научился врачевать от матери, а она знахарка была.

– Ну, сравнил! Твоя мать что лечила-то? Килу, подтынницу? А у нас раны, ампутации, контузии…

– Это ничего, – не отступает Егор. – Вы меня возьмите, а я лишним тут не буду.

– Ну и настырный ты! – удивился доктор. – Ладно, я тебя возьму санитаром, а там поглядим. Только смотри, чтобы ты обратно не запросился: санитары-то у нас под огнём работают, такое, брат, им достаётся, что не приведи господь…

– Спасибо вам, доктор, – просиял Егор, – я не запрошусь.

Перевели Сеничева в медсанбат, и начал он удивлять врача своим искусством. Без ножа, безо всякого инструмента помогал раненым – останавливал кровь, раны заживлял и просто снимал боль. Всякую свободную минуту собирал травы и готовил целебные снадобья. Врач Сергей Петрович не мог на него надивиться:

– Слушай, Егор, я ничего подобного в жизни не видел! А я, брат, в людях уже двадцать лет ковыряюсь. В столичных клиниках работал, с профессорами, с академиками. Но чтобы так лечили, вижу в первый раз. Откуда у тебя такое… такое умение?

– От Бога, – отвечает Егор.

А доктору неймётся:

– Я тебя серьёзно спрашиваю, бирюк ты владимирский! Я хочу понять, почему я с образованием, со своей практикой не могу того, что ты просто так делаешь! Отчего когда я к раненому подхожу, он сжимается весь, а ты подходишь – он аж светится от радости? Завидую я тебе, понимаешь ты это? Завидую белой завистью. Всю жизнь мою ты перевернул! Я же с детства о медицине мечтал, первым студентом на курсе был, о моей работе в газетах писали. А теперь кем мне себя считать? Да что ты всё молчишь и молчишь, заноза этакая?

– Сергей Петрович, – отвечает Егор, – у меня секретов никаких нет. Могу вам всё рассказать, показать. Только как же вы по-моему делать станете, если вы в Бога не верите? Хотите иметь силу, а сами от этой силы закрываетесь.

– Да, брат, не верю, – вздыхает Сергей Петрович. – Так уж воспитали. Мой отец известный учёный был, атеист. Книг в доме было море, идеи разные, можно сказать, в воздухе носились. А вот для Бога места не нашлось. Но когда я на тебя смотрю, Сеничев, то начинаю подозревать, что и в атеизме не всё так гладко. Вот погоди, поработаем ещё с тобой, я и в Бога, и в чёрта поверю.

Интерес к Егору у того доктора был нешутейный. Вот и заводил он с Егором, как сам говорил, душеспасительные беседы при любом удобном случае. Обычно по ночам, когда раненые уже спали, а новые в медсанбат не поступали, позовёт, бывало, Егора доктор:

– Эй, народная медицина, иди-ка сюда, если спать не хочешь. Поговорим с тобой о проблемах бытия.

Егор эти разговоры не больно любил:

– Я ведь не проповедник, Сергей Петрович.