Солнечное сплетение

Шабанов нахмурился. Решение начальника было резким и слишком смелым – в случае провала операции «Заслон» отвечать за него придется в полной мере. Это как положить все куриные яйца в подвешенную на веревочке корзинку, в которую кто-то метит молотком.

– Анекдот вспомнился старый, – улыбнулся замначальника ГРУ. – Как Ельцин мечется во время очередной катавасии по кабинету и долдонит: «Меня снимут, снимут, снимут». А на стене висит его портрет, который смотрит на все это и не выдерживает: «Это меня снимут, а тебя повесят». Так вот у меня ощущение, что в случае провала нас не снимут, а именно повесят.

– Ты против моего решения? – напряженно спросил Топилин.

– За. Ты абсолютно прав. И пускай вешают, если что. По заслугам и награда…

Глава 12

Результат учиненной нами войнушки – у Бека была неглубокая царапина от шальной пули на предплечье. Еще две пули разворотили автомат Рада – но у нашего технаря судьба такая, ему вечно достается больше всех, и при этом он всегда выкарабкивается из передряг без особых последствий для здоровья.

Я был нечеловечески спокоен, как Будда, невозмутимо взирающий на все беды несовершенного мира. Ни страха во мне, ни победного ликования, ни жалости. Потом, может, и окрасят мою жизнь эмоции, но после боя их нет, они выжжены. Это у меня с 2000 года – с того памятного первого боя в проклятом чеченском ущелье, которое намертво закрыл наш отряд спецназа. Навалившиеся на нас в каком-то нереальном количестве душманы, казалось, собранные по всем горам и аулам, в считаные минуты смяли и уничтожили почти половину моих сослуживцев. Тогда я органически врос в дикий ритм боя – видел цель, отрабатывал ее, менял позицию, искал другую. Работал на автомате, бездушно и эффективно, как Терминатор, смирившись с тем, что мне не выжить. Но выжил. Когда пришли на броне наши десантники и сообщили, что бой закончен, у меня даже руки не тряслись, зато присутствовало совершенно холодное, отстраненное мировосприятие – я будто очень четко видел окружающее через уменьшительное стекло. Единственное, что хотелось, – это курить, хотя я и завязал с сигаретами перед призывом в армию. Курить мне хотелось и сейчас. И как тогда я не шел навстречу своему желанию.

На переднем сиденье устроился уютно Рад с планшетом на коленях. Сейчас он штурман и задает направление. Интересно, но ему недавняя бойня тоже как-то совершенно до фонаря. Он истинный технократ, живущий посредине двух миров – виртуального и реального, – и поэтому ни один не воспринимающий серьезно. Ему что в компьютерной стрелялке валить монстров, что таких же монстров мочить в сирийской деревне – все одно. На редкость устойчивая психика. Никаких рефлексий. Меня в нем пугает эта механическая целесообразность. И какой-то странный сдвиг в этической и эмоциональной шкале.

Князь, расположившийся на мягких подушках в кузове рядом с крупнокалиберным пулеметом, насвистывает под нос очередную песню, которых знает сотни. Заодно сечет все окружающее острым глазом. Он тоже особо не переживает, хотя пальцы его подрагивают и немножко дергается веко. Мой заместитель уже давно принял за истину, что земля перегрета от зла, и охладить ее можно только кровью врагов человечества. Он ненавидит варваров, раздирающих так любимую ему древнюю сирийскую землю, уничтожающих памятники культуры. Поэтому сегодня, сделав необходимую работу, угрызений совести не испытывает, радости тоже, потому что дело грязное. Готов снова с той же неумолимой эффективностью очищать окружающую среду от тараканов и слизней.

А вот в глазах сидящего за рулем и лихо ведущего наш колесный пиратский фрегат Утеса время от времени мелькает угрюмое торжество. У него личные счеты с моджахедами, ваххабитами, салафитами всех мастей. Его кровная месть не закончится никогда. Фанатики убили его родных, сожгли его дом, пытали его самого, пробуя сломать. И он поклялся им мстить до последнего вздоха. Ему нравится сокращать их поголовье. И он вовсе не маньяк. Просто у него своя священная война, которой не будет конца.

А вот Бек угрюм и подавлен. Он, съежившись на заднем сиденье, шепчет под нос слова молитвы и нервно перебирает четки. Утес видит его в зеркале заднего вида и кривится в усмешке:

– Кого ты так усердно отмаливаешь? Тех шакалов, что мы перебили?

– Они тоже мусульмане, Утес, – безрадостно отвечает Бек.

– Да ты что! Никогда бы не подумал.

– Они ошибались в жизни и грешили. Но тоже возносили молитву Аллаху и достойны того, чтобы после их бесславной гибели молитву вознесли и за них.

Бек постоянно читает молитвы за погибших врагов, чем приводит в бешенство Утеса, готового плевать на могилы своих кровников.

– Они грязные свиньи!

– Они просто считали, что идут правильной дорогой.

– Ну, тебе, Бек, лучше знать. Ты ведь немало походил их дорогами.

– Я вовремя сошел.

– Ну да, – зло усмехается Утес. – Перед этим сколько сжег наших отделов милиции? Сколько подорвал военных колонн?

– Достаточно! Я не виноват, что вы не умели воевать!