Солнечные часы

Первый мистер Хэллоран перевез жену и двоих детей в Большой дом, построенный для них, из мрачной, неудобной квартиры на верхнем этаже в доме на две семьи; перемена произошла разительно, без должной подготовки. Первая миссис Хэллоран скончалась, так и не увидев толком большей части интерьера, и в течение долгих месяцев болезни находила великое утешение в том, что ее настоящие пожитки надежно хранятся в комнате на чердаке, где-то над головой.

Тетя Фэнни, любившая Большой дом, каким-то шестым чувством всегда знала, что его сердце находится в этой комнате. С годами она — совершенно самостоятельно — восстановила по памяти расположение мебели в бывшей квартире из четырех комнат, где она родилась; помещение на чердаке оказалось настолько просторным, что вся мебель свободно поместилась. Тетя Фэнни сама была изумлена ясности, с которой она помнила прежний интерьер, и даже украшения постепенно занимали свои места, воспроизводя утраченный дух былого с мучительной точностью.

Огромный уродливый гарнитур с узором из темно-красной и синей парчи — предмет особой гордости покойной миссис Хэллоран — тетя Фэнни выставила первым: тяжелый диван, а напротив — два глубоких кресла. Эта мебель была сделана на века. Между диваном и креслами был втиснут кофейный столик (имитация под красное дерево), а на нем — тетя Фэнни тщательно перебирала коробки, вытряхивая нафталиновые шарики, — темно-синяя скатерть с бахромой (имитация под бархат), небольшая музыкальная шкатулка, служившая блюдом под сладости (она играла первые такты «Баркаролы»), миниатюрная статуя Свободы (поскольку медовый месяц миссис Хэллоран провела в Нью-Йорке) и альбом с фотографиями в переплете из синего дерматина (имитация под кожу). Тетя Фэнни переворачивала страницы альбома, зачарованно разглядывая пожелтевшие снимки первой миссис Хэллоран: вот девушка, до смешного невинная, в матросской блузе и широком галстуке; вот невеста, глядящая на высокого неопознанного мужчину; вот мать, держащая на руках крошечное существо с лицом поросенка (то ли ее сын, Ричард, то ли ее дочь, Фрэнсис); вот она в компании друзей, которые теперь уже вряд ли вспомнят ее имя. На этих фотографиях не было покойной матери — лишь девушка, чья жизненная история оказалась трагически короткой (невеста — жена — мать) и тоскливой, ведь ничего интересного так и не случилось в промежутке с того дня, когда ее запечатлели смеющейся, с длинными волосами, в матросской блузе, и до того дня, когда ее сняли в последний раз, возле крутых ступеней дома на две семьи (неловкая улыбка на камеру, лицо едва различимо, затененное полями причудливой шляпы). Переворачивая страницы, тетя Фэнни порой задумывалась о том, успела ли мама что-то понять о своей короткой жизни; знала ли она, позируя перед домом, где жила с мужем, знала ли она, что это был последний раз, что больше не останется никаких упоминаний о ней? Знала ли она тогда, в матросской блузе, что скоро умрет? И эти лица, глядящие со страниц альбома, лица маленьких Фрэнсис и Ричардов — они тоже обладали этим смутным, неясным знанием? Догадывался ли Ричард в бархатных штанишках, что он умрет? (Теперь знает наверняка.) Можно ли прочесть судьбу на лице крошечной, беззубой Фрэнсис, сидящей на одеяле на солнышке? «Когда-нибудь я встречусь с мамой, — думала тетя Фэнни, листая альбом. — Мы уже вместе здесь, в этом альбоме, никто не сможет нас разлучить. Однажды мы снова будем вместе». Последние страницы оказались пустыми, поскольку альбом тщательно упаковали при переезде много лет назад и с тех пор хранили на чердаке Большого дома. «Как там моя мебель? — спрашивала первая миссис Хэллоран горничных. — Вы хорошенько ухаживаете за ней? Все мои коробки в надежном месте?» Вещи так и хранились на чердаке; квартира из четырех комнат оставалась нетронутой.

Кроме того, в гостиной находилась небольшая книжная полка, в которой первый мистер Хэллоран хранил книги с обучающих курсов, присланные по почте; тетя Фэнни расставила их по местам, вынув из коробки с надписью «Книги Майкла», выполненной прямым материнским почерком. Среди них нашлась даже книга по этикету, где карандашом были подчеркнуты абзацы, посвященные использованию столового серебра; отец заучивал информацию медленно и упорно и никогда не забывал, чему научился.

На верхнюю часть полки тетя Фэнни с безошибочной, почти сверхъестественной памятью поставила фотографии своих дедушки и бабушки в рамке. В первые счастливые годы супружества Хэллораны купили в кредит виктролу, выплачивая за нее ежемесячно; она стояла, красивая и блестящая, с имитацией под красное дерево, в углу их гостиной. Тетя Фэнни ни разу не заводила ее в Большом доме, а в квартире ей не доверяли — слишком мала; пластинки бережно хранились в специальном ящичке в нижней части аппарата, поделенном на секции. Тетя Фэнни узнавала неопределенный запах фонографа, масла, нафталиновых шариков и полироли; эти запахи врезались в память прочнее, чем записи Карузо, мадам Шуман-Хайнк или шаляпинской «Блохи».