Солнечные дни

Я бежал и думал: «Какую ещё "лешнишу"? Что он хотел сказать? Бред. Может, он говорил про лестницу. Тогда зачем она мне на кладбище. Абракадабра какая-то". Более ни на что постороннее не отвлекаясь, в том числе – и на собственные мысли, я сосредоточился на беге. Моя физическая форма никак не тянула на натренированность призёра олимпийских игр (да ни на какого призёра, никаких игр она не тянула), я даже тренажёрку забросил года два назад и теперь лишний, набранный за последние годы сытой семейной жизни жир давал о себе знать. Кладбище от дома отстояло на относительно близком расстоянии – всего километра два с половиной, ну, может быть, – три. Но мне они дались, как марафонская дистанция новичку. Через двадцать минут мучений, разгорячённый до состояния раскалённого, полностью выкипевшего чайника, чувствуя привкус крови во рту, и с сердцем пытающемся выскочить через горло, я припыхтел к воротам кладбища. Найти участок, где выпирала из земли могила деда (а куда же ещё на кладбище Настюша могла ещё пойти), было не трудно. Со дня похорон прошло не так много времени, и я не успел забыть расположения участка. За несколько десятков шагов до могилы я её увидел: она, полусидя-полулежа, облокачивалась одной рукой об могильный холм, а другой опиралась о надгробье…

Настя вышла из дома ещё затемно. Она не хотела туда идти, но ничего не могла с собой поделать. Её тело действовало, как во сне. Разум противился и подчинялся. Весь путь она преодолела босиком, хорошо ещё успела накинуть на себя плащ, а иначе пришла бы на кладбище одетая в одно полупрозрачное бельё. Ничего себе картина: обнажённая красавица, бредущая в туманной дымке через поле, обильно засеянное крестами. Чем ближе была могила её деда, тем сильнее она зависела от идущего из неё зова. Суставы выкручивала ломка и, делая последние шаги к могиле, Настя почувствовала себя марионеткой, полностью зависящей от чужой злой воли. Та же сила, что и вызвала её, заставила опуститься на колени перед надгробьем, и сейчас же в голове зазвучал утробный голос деда: "Ниже, наклонись ниже. Не бойся, внучка, я не сделаю больно". – Настя ощутила на своём затылке холодные, скользкие ладони и они тянули её к земле. Это мерзкое ощущение немного привело её в чувство, она обрела способность к инстинктивному сопротивлению. Она противилась, ей очень не хотелось вмазаться чистым лицом в грязь могильного холмика. А руки деда всё тянули и тянули, всё давили и давили. Перед её глазами предстал лежащий в гробу покойник, его лиловые губы шептали слова богохульного заклятья. Дед Игнат, каким-то извращённым ментальным образом, хотел войти в неё, совершить некрогрех посмертного инцеста. Грязные, грязные, проклятые слова. Нет и нет, она не хочет быть с ним, не хочет быть им. Левая рука всё глубже входит в землю – уже по локоть; правой рукой она изо всех сил цепляется за гранит плиты, но силы на исходе, они оставляют её. Секунда и всё будет кончено…

– Настя! Милая моя, очнись, – я отрываю (отдираю) её от могилы, беру на руки. – Ну посмотри на меня, посмотри.

Она быстро дышит словно лесная зверушка, попавшая в капкан. Обнимает меня за шею и кладёт голову на грудь.

– Унеси меня отсюда, – просит она меня слабеющим шёпотом.

Тащу её до дома на руках. И усталость прошла и измотанность исчезла. Я так рад, что она жива и мой организм выдаёт мне бонусом дополнительные силы.

– Ничего не бойся, всё прошло. Испачкалась немножко, но это мы сейчас быстро всё смоем, – подходя к дому, в шутливом тоне обещаю ей заняться её туалетом.

Она дёргается, отстраняется и, смотря мне прямо в глаза, говорит:

– Нет. Только не здесь. Я к нему заходить не буду. Поехали скорее в Наш дом.

– Хорошо. Ты посидишь в машине, а я соберу вещи.

Я быстро собрал всё наше барахло, установил аккумулятор на место, и помог жене умыться набранной мной в доме, в полуторалитровую бутылку, воды. Когда я вернулся к машине, жены на месте не оказалось. У меня сердце провалилось в желудок, так я испугался. Меня опять затрясло. Моё предынфарктное состояние продлилось не долго, жена вышла из-за угла дома.

– Ты что там делала? – невольно и недовольно хмурясь, поинтересовался я.

– А ты сам – как думаешь?

Пришлось удовлетвориться этим её объяснением, хотя принять его до конца мне мешало вернувшееся ко мне внутреннее чувство тревоги.

Настя оделась, и мы сели в машину. В этот раз машина завелась с пол-оборота и всего через час двадцать умеренно быстрой езды мы прибыли домой.

Глава 5