Солнечные стрелы

Не стоит труда, сказала Сидани, выступая из тени. Кровь мага спасает мага. Ты или полетишь, или приземлишься так же легко, как птичка садится на ветку. Она подошла и встала рядом. Ясная Луна уже села. Большая Луна заливала лицо Скиталицы кровью, волосы ее пылали, словно прическа щеголя из Гилена.

Ты пробовала? спросил он. Она вскинула руки. Застарелые шрамы пересекали вздувшиеся вены.

Ну как, убеждает? Потом долго пришлось мучиться. чтобы заживить их.

Ты не маг, сказал он ожесточенно. По крайней мере не больше, чем я. Она подняла брови.

Зачем тебе это? Разве смерть более притягательна, чем жизнь императора? Он знал ее не больше, чем рыбку в воде или птичку в поднебесье. Она могла оказаться его кровным врагом. Или тем пророком, о котором говорила Вэньи, хотя вряд ли асаниане стали бы слушать проповеди дикарки.

Знаешь ли, что происходит, когда маг, собираясь поразить плоть врага, разрушает его душу?

Душу нельзя разрушить.

Я смог. Он ожидал усмешки, но она оставалась серьезной.

Говори.

Маг, убивший моего отца, ненавидел нас лютой ненавистью. Чтобы одолеть его, мне пришлось обрушить на его сущность более жуткое чувство. Я выиграл схватку. Она, казалось, обдумывала его слова.

И теперь ты пытаешься убежать от того, что тебя преследует?

Нет, молвил он, хотя сказанное было похоже на правду. От этого не убежишь.

На что оно похоже?

Не знаю. Это неописуемо. Там, где оно побывало, нет ничего.

И ты ничего не помнишь?

Я сам не хочу этого. Это больше, чем темнота. Я не помню, как я там был и что делал. Но я знаю, что никогда не забуду этого, даже если проживу тысячу жизней.

Ладно. Значит, ты не такой птенчик, каким кажешься с виду. Он посмотрел на нее. На лице Скиталицы вновь сверкала бритва усмешки.

Мы все когда-то были молодыми, медленно произнесла она, но кто может утверждать, что жизнь наша в те времена была легче и проще? Ты заглянул в свой мрак, когда тебе было около двенадцати, и с тех пор бежишь от него.

А ты?

Я начала свой бег еще до того, как родился твой дед. Сказки. Но здесь, в этом призрачном свете багровой луны, им почему-то верилось. Он опустил глаза. Юлия возлежала рядом с Сидани, как грозовая туча, и Скиталица почесывала у нее за ушами.

Ты не боишься ее?

Так же, как и ты. Он усмехнулся. Огромная, как жеребенок, с клыками-кинжалами и лапами, удар которых валил быка, Юлия могла устрашить и воина в полном вооружении.

Она не жалует незнакомцев.

Я знаю, усмехнулась в ответ Сидани. Она спит на моем одеяле с тех пор, как мы покинули леса Куриона. Он в изумлении приоткрыл рот.

Ревнуешь, дитятко?

Нет, но... Ее зубы вспыхнули как кораллы.

Хорошо. Тогда ты не особенно будешь встревожен, если узнаешь, что в дороге у нее был роман.

В Курионе не водится кошек, подобных ей.

Скажи это лесным духам и свету Большой Луны. Си-дани развлекалась. Или ты накажешь ее за потерю девственности?

Она идет своей дорогой. Он заглянул в зеленые глаза, пронизанные багровыми искрами. Рысь медленно прикрыла их, затем опять распахнула с ленивым удовлетворением.

Ты глупое, самодовольное существо, сказал он.

Она принесет потомство в Кундри'дж. Много рыжих когтистых котов!

О Небо!

Асаниане будут поклоняться им. Они поклоняются всему, чего боятся. Они будут бегать по дворцу и наводить ужас на евнухов, эти рыжие, косматые, никому не дающие проходу коты. Он понял, на кого она сейчас похожа. На Юлию. На огромную, опасную, cp`vhngms~ кошку.

Держи ее при себе до тех пор, сказала Сидани. Огромная усталость навалилась на него.

И ты туда же!

Куда? невинно осведомилась она.

Каждому почему-то кажется, что я грохнусь замертво, как только останусь один, с досадой сказал он.

Ты у нас не грохнешься, мурлыкала в ответ Сидани, ты у нас еще и побегаешь, и попрыгаешь. Если, конечно, будешь слушаться нас. Она повернула лицо к багрово-кровавому диску, клонящемуся за горизонт, и на какую-то секунду он увидел ее такой, какой она была в молодости, высокомерной красавицей, свободно беседующей с королями и поражающей сердца мужчин стрелами своей красоты. Ничего удивительного, сказал он себе. Северянки все таковы. Прекрасные и гордые в молодости, они к старости становятся невыносимо занудными. Он надеялся, что Сидани прочтет эту мысль. Так или нет, но бритвой своего язычка она быстро загнала его в постель и сидела рядом с ним, пока он не уснул, а потом осталась вместе с Юлией сторожить его сон. Два вольных и гордых существа сидели до утра возле его кровати и не давали ничему темному коснуться его чела.