Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

И тут начал звонить телефон Сандро. Сначала позвонила журналистка, которая хотела сегодня брать у Сандро интервью. Чуть не плача, она рассказала, что живет «на самом верху» (Генуя выстроена на высокой и крутой горе) и сильно сомневается, сможет ли она спуститься вниз со своего «верха». Сандро ее успокоил, как мог, убедил не подвергать свою жизнь риску ради интервью и из дома сегодня ни в коем случае не выходить. Потом позвонили подряд человек пять из театра. Подчиненные говорили неуверенными голосами: я, конечно, попробую сегодня добраться до работы, но… не знаю, не знаю… Сандро бодро говорил: «con calma!» — спокойно! — приходи, когда сможешь. Про тех, кто «наверху», речь даже и не шла. Звонили те, кто живет вплотную к морю. Коллеги говорили: ну ты видал, а? Это ж сколько навалило? Сантиметры!!!

Пока суть да дело, мы себе собрались и вышли на улицу. Красота! Снег валит стеной. Тишина. Небо белое и сиреневое. Мне сразу же захотелось на завтрак в Москву, с милой Катей в «Этаж» или «Бункер»: пить крепкий чай и смотреть в окно, проговаривая «снег идет, снег идет» как молитву.

Ну, думаю, сделаю себе подарок — пойду и посижу полчасика в кафе, а потом уже за работу. Ха! Школы-то закрыты. Детские сады тоже. Сантиметровый снег перед детским садом был даже не тронут. То есть таких идиотов, как мы, больше не нашлось. Кому еще, как не русским, могло прийти в голову тащиться в детский сад, когда снег выпал? И как это непонятно, почему школы закрыты? А вдруг кто поскользнется и упадет?

Дети с удовольствием поскальзывались и падали вдали от своих школ. За полчаса на всех улицах выросли снеговики. В снежки играли все, кто отважился выбраться на улицу. Бежали в порт — смотреть, как снег ложится на воду. Бежали на главную улицу города — кататься на пластиковых пакетах, за неимением санок. Бежали к фонтану — смотреть, не замерзла ли вода, и как она взаимодействует со снегом.

Петьку увела гулять наша подружка Сильвия — и к обеду я стала уже беспокоиться, не пора ли мне ее выручать. Нашла их в кафе за горячим шоколадом, в компании, разросшейся до пяти человек, — мокрых и счастливых. Я спросила Сильвию: «А тебе работать сегодня не надо?» Компания счастливых и мокрых людей посмотрела на меня нехорошо. Помолчали. А потом Сильвия сказала: «Слушай, у вас когда море к Москве подойдет, я тебя тоже спрошу: ты сегодня будешь работать — или все-таки купаться?..»

Театр и красота. Воспоминания бабушки о театре Пикколо и театре Ла Скала

Иногда наша милая нонна[11] Энрика остается у нас ночевать — и мы с ней ведем бесконечные разговоры. Если она забывает, что ей нельзя сознаваться в том, что ей уже 81 год, она рассказывает удивительные вещи — о довоенном времени, о войне, о театре Пикколо, где она работала с момента его основания, о Джорджо Стрелере и Паоло Грасси… Наша нонна родом из Милана, и сорок с лишним лет, проведенных в Генуе, не перечеркивают миланской юности: нонна до сих пор считает себя миланезе.

Она работала в театре Ла Скала в пору самого расцвета славы Марии Каллас, но Каллас, или, как здесь говорят, Ла Каллас[12] нашу бабушку не впечатлила. Капризная, говорит, она была и пела не так чтобы очень. «Да ладно, — говорю я, — что ты имеешь в виду? Как это? Мария Каллас — и не очень?» Тогда наша очень корректная бабушка слегка зарделась, потеребила платочек, вдохнула, выдохнула и, глядя мне в глаза, с отчаянной смелостью сообщила, что вживую Каллас была, на ее взгляд, действительно «не очень» — на высоких нотах больше верещала, чем пела. За итальянским словом «верещать» мне пришлось заглянуть в словарь — настолько это было неожиданно.

Бабушка вдруг молодо заблестела глазами и стала рассказывать, что одновременно с Каллас в Ла Скала выступала другая певица — сопрано Рената Тебальди, вот та была действительно великолепна, а особенно ей, бабушке, приятно, что не только она так думала, но и огромная компания веселых молодых людей — завсегдатаев галерки («ты же знаешь, что только на галерке сидят настоящие любители оперы, остальные в театр ходят, чтобы шубы выгуливать!»).