Солнечный дождь из черной дыры

Старуха пошла в гардеробную. Там у неё на полочке стояли аккуратно расставленные флакончики тёмного стекла, как в аптеке, с каким-то серо-зелёно-бурым содержимым. Взяв первый попавшийся под руку флакон, старуха посмотрела его на свет, потопталась, затягивая время, задумалась, потом открутила флакончик и понюхала содержимое. Плюнуть туда, что ли? Но запах так резко ударил ей в нос, что перекосилось лицо и заслезились глаза. Бабка скорее закрутила флакон и ехидно захихикала.

– Вот тебе, Лида, заговорённое средство, настой из трав. Заговор мне от бабки моей – ведьмы достался. Пить только ночью, в двенадцать, потом в три, потом в пять часов по чайной ложке неделю, – бабка злобно сузила глаза. – Неделю – мало, пей тринадцать дней. Когда будешь пить, становись лицом к луне. Учти, один раз проспишь, всё кончено, заново начинать нельзя – умрёшь!

– Я не просплю, – выпучила глаза Лидка.

– Не перебивай! Проспишь или не проспишь, твои проблемы, я не отдел кадров и не охрана труда. Потом, через тринадцать дней, в первую же субботу пойдёшь в загс.

– Сразу в загс?!

– Не перебивай, дура! Размечталась! Пойдёшь в загс пока одна, – повторила старуха и продолжила на ходу придумывать. – Дождёшься невесту, которая курить будет. Она сигарету выкурит и бросит окурок в пепельницу или на землю, всё равно. Ты этот окурок заберёшь, дома его сожжёшь и пепел выпьешь с… чаем. Только не перепутай! Окурок должен быть именно невесты, не гостей, не жениха. А после этого не прозевай своё счастье. Первый же мужик, который к тебе интерес проявит, – твой. Нравится, не нравится, хоть он самый вонючий бомж будет, подними, отмой и себе забери. Он твоя судьба. Удержишь – проклятье спадёт, замуж за него выйдешь и детей родишь. С детей своих проклятье тоже снимешь. Запомнила?

Лидка подобострастно мелко закивала головой.

– Всё запомнила! Всё сделаю! А если облачно будет и луну не видно?

– Будет видно, обещаю, – широким жестом пообещала бабка. – А сейчас тащи сервиз и деньги. Иди, устала я от тебя.

Лидка заторопилась к выходу, размазывая слёзы по физиономии и шмыгая носом.

Бабка развалилась в кресле и беззлобно усмехнулась ей вслед:

– Вот дура-то!

Немного посидела, смакуя в мыслях подробности собственной авантюры. Захотелось разделить с кем-то успех, и она вспомнила про дочь. Заодно и чайку захотелось.

– Верка, иди сюда, принеси мне чаю и блинчиков. Блины со сгущёнкой!

Подождала немного:

– Верка!

Вера не ответила.

– Куда она запропастилась, дома нет, что ли?

Настроение у бабки было благостное, и она простила дочери отсутствие в нужный момент. В ожидании гонорара за колдовские услуги бабка задремала в кресле.

* * *

Пока бабка развлекалась с гостьей, Вера наконец-то оказалась предоставлена самой себе. Она взяла сумочку и пошла на электричку.

В свои сорок шесть Вера сохранила девичью стройность. У неё была модная причёска, умелый макияж. На ней прекрасно сидел модный брючный костюм. Но стильная одежда и профессионализм парикмахера не могли скрыть затравленного взгляда, опущенных плеч, тяжести в движениях, когда каждый шаг давался с усилием, будто к ногам привязаны гантели. Из молодой женщины ушла жизнь. Она была как осенний листок, начинающий желтеть, сохранивший свою гладкость, но уже мёртвый.

– Как же я устала, устала, устала, устала, я устала… – в такт своим шагам как мантру повторяла Вера и вздыхала.

Это получалось само собой. Так бывает, когда выполняешь какую-то привычную скучную работу. Голова пуста от забот и мыслей, и ты начинаешь напевать какой-то куплет себе под нос или монотонно качать ногой. А Вера бесконечно повторяла одну фразу: «Я устала, как же я устала…». Она засыпала, ощущая дневную усталость в руках, ногах, в каждой клеточке тела, и просыпалась, выдыхая: «Как я устала…».

На станции она села в вагон, проехала пару станций и вышла в посёлке Горка. Недалеко от станции Вера смело прошла в ворота большой усадьбы. Посреди участка стоял двухэтажный белый дом с большими окнами и колоннами у входа. Вокруг дома был разбит большой сад, пестрели богатством красок клумбы. Ворота и все двери этого дома были открыты, никаких запоров, звонков. Людей видно не было. Только возле клумбы склонилась крупная фигура мужчины. Услышав шаги, он выпрямился. Это был высокий крепкий мужик, с лицом, которое вряд ли забудешь. Его отличала тяжёлая квадратная челюсть, большой нос, узкий лоб и маленькие невыразительные глазки.

– Квазимодо какой-то, – пронеслось в голове у Веры, и она тут же устыдилась своих мыслей и поправилась, – зато человек хороший. Здесь других быть не может.

Она поздоровалась, он промолчал, но вдруг широко улыбнулся во все 32 зуба.

Вера без стука уверенно вошла в дом.