Солнечный дождь из черной дыры

– Кошке, кстати, тоже я хребет сломал. Достала гадить в тапки, – сказал он более спокойным голосом. – Вообще-то, папа был молодцом. Он всё делал правильно. Я ему наливаю – он пьёт, говорю, Лара тебя так любила – он плачет, я подрезал тормозной шланг – он сел и поехал. Он мог погибнуть в аварии, но «Лексус» – хорошая машина, то, что он остался жив, было предсказуемо. Я поехал за ним на твоей, Юля, машине, заранее запасся метиловым спиртом. Я успел ему в красках рассказать, какая Лара ненасытная была в постели, как я её душил. А вот умирать он не хотел. Как он просил оставить его пожить! Я даже представить не мог, что такие мысли в его тупой голове бродят. Он, видите ли, понял ценность жизни, понял смысл, теперь всё будет иначе, он всё искупит. Вот и искупил! Пришлось, конечно, заставить его пить метиловый спирт, но это было просто, стоило надавить ему на сломанную руку. Всё прошло идеально. Он пил несколько недель, не просыхая, поэтому неудивительно, что пьяный сел за руль, неудивительно, что пил всякую дрянь. Умер в результате отравления, а не в аварии. Поэтому машину никто не досматривал.

– Стас, что ты говоришь?.. – еле выдавила Юля. Её затошнило, она обессиленно опустилась прямо на пол.

– Не перебивай! – повысил голос Стас. – Дальше по сценарию мама должна была покончить с собой. Просто взять и утопиться, или вены порезать, или удавиться. Что угодно! И что мы имеем? Струсила! Опять струсила! А я столько сил потратил, взывая к твоей совести, мама. Я столько ночей подряд рассказывал тебе про своё одинокое детство! Ты так рыдала! И всё равно не смогла совершить за всю свою никчёмную жизнь один единственный поступок! Твоё жалкое существование важнее, чем искупление вины перед сыном, чем прощение! Не молчи! Отвечай!

Он снова ударил в дверь кулаком. Из комнаты не донеслось ни звука.

Там Вера судорожно схватилась за горло. Она подняла глаза на Романа, ожидая осуждения.

– Это всё скоро закончится, всё будет хорошо, – попытался её ободрить Роман.

– Вы не понимаете… Хорошо никогда не будет. Он нас не простит. Лучше бы я довела всё до конца. Тогда ни вы, ни Юля не пострадали бы, – прошептала Вера.

Стас развеселился, от возбуждения по лицу разлились красные пятна. Он брызгал слюной, изрыгая страшные слова.

– Нинель Борисовна, бабуля моя дорогая, почему тебя не слышно?! Твой голос в семье всегда был решающим! Неужели неинтересно, что я приготовил для тебя? С тобой, старая ведьма, всё должно было быть гениально просто. Я бы тебя просто выгнал из дома. Вот сюда, на малую родину. Одну, старую, больную, никому не нужную. И, конечно, без твоей кубышки. Чтобы ты страдала каждую минуту в нищете. Ведь это для тебя самое страшное?! Тут бы и сдохла в одиночестве и без помощи! Где ты денежки прячешь? Где-то в доме, у себя под боком, чтобы пересчитывать. Я найду, не сомневайся.

Стас устал от страстей, кипевших внутри него, и утомлённо подвёл итог:

– И вот мамуля испортила такой красивый план! Я приготовился к любопытному зрелищу, ты взяла верёвку, сунулась в петлю, посучила ножками и из петельки выскочила… И как это назвать?! Мама, что за свинство?! Но правда на моей стороне, поэтому подвернулся бедный Кирюха. Я правильно разыграю выпавшую мне карту. Теперь вы здесь просто сгорите все одним махом.

– Зачем эта месть? Для тебя ведь всё оказалось не так плохо, ты жил в семье, и тебя любили… – сказал Роман, голос его звучал глухо, он только сейчас начал осознавать, насколько серьёзно их положение.

– Любили?! Конечно, любили! – согласился Стас. – Но только не меня! Вы себя любили, любовались своим благородством, великодушием, добротой! Вот какие мы прекрасные люди, подобрали сиротку, на помойку выброшенного, отмыли несчастного, обогрели, поили, кормили, по головке гладили. А я каждую секунду думал, кружку разобью, или постель не заправлю, или двойку получу, и меня назад отправят в детдом. И скажут напоследок, что я сам виноват, не оправдал надежд: «Мы-то думали ты умница-разумница, а ты двоечник, и руки у тебя из задницы растут». Я такой ужас чувствовал при мысли об этом! Ты думаешь, я не ощущал разницу между тобой и мной? Родители с тобой были искренни! Если ты что-то вытворял, тебя наказывали, когда радовал, они были счастливы. Тебя любили просто так, хорошего и плохого. А на меня даже голос ни разу не повысили, потому что на чужих детей нельзя кричать. Они же воспитанные люди. Квартиру мне оставили в этом зачуханном городе! Ах, какая щедрость – приёмного сынка облагодетельствовали, а собственного кровиночку заставили выплачивать ипотеку. А кому, спрашиваю я вас, останется четырёхкомнатная в Москве?

– Об этом никто не думал. Там живут родители и будут жить ещё долго, – ответил Роман.