Солнца нет

— Послушай, хочешь остаться бессмертной на века? Чтобы твоя красота была нетленной и сводила с ума целые поколения мужчин? Я могу сделать тебе такой подарок, потому что я — настоящий художник, не тот, кто пишет глупые квадраты, а тот, кто способен отобразить весь блеск твоих чудесных глаз!

Меньшиков схватил ручку опешившей китаянки, вложив в ладошку визитку. Девушки, испугавшись его напора, поспешили уйти.

— Позвони мне! Позвони мне обязательно, принцесса, пожалуйста, позвони! — сполз на колени Евгений, крича ей вслед.

Стоя на коленях, он смотрел им в спины в надежде, что она подарит ему взгляд. Ему было наплевать, что на него сейчас глазеют люди. Но красавица не оборачивалась. Она удалялась от него всё дальше и дальше, отчаяние росло в его душе. Нахал потерял последнюю надежду, прежде чем дождался своего: китаянка, оглянувшись, кинула ему короткий взгляд и исчезла.

Взяв кисть в руку, творец стал выводить обольстительный образ китайской натурщицы. Донгмэй Цинь смотрела на небрежно одетого художника, ей нравилось наблюдать за красивым мужчиной, ей нравилось чувствовать его влажный взгляд на её прелестях, она ощущала стыд, дававший огромное наслаждение. Она маняще улыбалась мастеру, девушке доставляло сильное удовольствие гадать про себя, какую именно часть тела пишет он сейчас. Евгений тоже думал о ней, впервые за долгое время отвлёкшись от ядовитых мыслей о неведомой тюрьме. Они настолько въелись в мозг, что как-то даже это таинственное заведение привиделось ему во сне в виде жуткой беспредельной каторги, где люди потеряли своё право на жизнь. Страдания и мучения пронеслись ураганом перед ним, после чего он проснулся в холодном поту. Евгению очень хотелось, чтоб злой кошмар не повторился, но, к сожалению, люди не умеют управлять своими снами. Наверное, Меньшикову не удалось бы победить сгущающуюся над собой черноту неприятных видений, если б в один дождливый вечер не раздался телефонный звонок.

Хозяин жилища был пьян, пошатываясь, он поднял трубку:

— Вы позвонили в дом измученного жизнью человека. Сейчас вы можете свободно сказать всё, что обо мне думаете… — выдал репортёр в аппарат.

— Привет! Вы Евгений Меньшиков? — проговорил тихий женский голос.

— Он самый, а кто меня беспокоит? — прохрипел журналист.

— Вы не помните встречу в парке Белинского? — прозвучало на том конце.

Меньшиков протрезвел, сообразив, с кем он беседует.

— Это ты! Я… Как тебя зовут?

— Донгмэй, — представилась китаянка.

— А мне нравится, как звучит твоё имя… — признался Евгений.

— Оно означает цветок абрикоса, — пояснила девушка.

— Я хочу видеть тебя немедленно, давай встретимся прямо сейчас? — взволнованно предложил Меньшиков.

Пауза.

— Хорошо. Где?

— В "Шоколаднице" на Московской. Ты знаешь, где это?

— Знаю. Я буду там, — пообещала Донгмэй.

— Я буду ждать, — отозвался Евгений горячо.

Спустя некоторое время они сидели за столиком друг напротив друга, Меньшиков неотрывно вглядывался в её раскосые необыкновенные глаза, что-то рассказывая, а она, смущаясь, светилась улыбкой, полной тайн, которые не терпелось разгадать Евгению.

Теперь перед ним находилось его спасение, которое было так необходимо, которое поможет не сойти с ума. Меньшиков давно не ощущал трепета от присутствия женщины, забыл его осязание, обволакивающее душевное состояние волнением, называющимся эйфорией. Запах! Запах — его женщины, чувствовать, вдыхать, дышать им, жить и радоваться обретению, созданному для тебя природой. Он с наслаждением наносил краску на соблазнительные формы красавицы, изображённые на холсте. Так прошло полтора часа, пока художник не отложил кисти.

— Хочешь посмотреть? — спросил Евгений.

Девушка безмолвно сошла с ложа и по-кошачьи приблизилась к полотну. Она впилась глазами в отображение.

— Это я… Ты искусный художник, — промурлыкала она тонким голосом.

Меньшиков с лёгкой улыбкой любовался начатой картиной, это был только первый слой масла. Он ещё не давал полного восприятия, но всё равно было ясно, что работа удалась. Его это тешило, Меньшиков даже не сразу почувствовал, как рука очаровательной китаянки гладит его спину. Он робко обнял стройный стан девушки, перед сладким прерывистым поцелуем истекло несколько смущённых приближений. Голова кругом, всё вертится, пожар горит внутри, изо всех сил стремясь вырваться наружу, даже тушащие поцелуи только подливали масло в огонь. Два страстных раскалённых пламени опустились на пол, перекатываясь в безумной агонии, восхищённо воссоединились, поглощая жгуче друг друга, пока всё нашествие не превратилось в пепел.

Глава 17

Выйдя из исторического одноэтажного здания, где располагалась центральная почта, я подался к Тоне.