Солнце для мертвых глаз

Тедди отправился в галерею «Шенил», чтобы выяснить, не выразил ли кто-нибудь желания купить зеркало. Никто. Вообще-то он не хотел продавать его, но сделал бы это, если бы кто-либо дал за него запрашиваемую цену в восемьсот фунтов. Галерею от Сент-Джонс-Вуд отделяло немалое расстояние, но, с другой стороны, Тедди было по пути, поэтому он вышел из метро и направился к Оркадия-плейс. Чтобы просто взглянуть. В первый раз он не заметил медальон с двумя херувимами, сложившими крылья, и ряд голубых и зеленых плиток под свесом крыши, а еще не помнил, видел ли он соколиные головы на столбах ворот.

Больше никто не позвонил. Тедди нашел в телефонном справочнике номер «Второго дыхания» и записал его на той же бумажке, где записал домашний телефон Франсин. Все те выходные, пока он красил стены, мыл «Эдсел» и делал наброски, он думал о Франсин. Не о том, что она чувствует, думает, делает или испытывает к нему, не о ее отношениях с той жирной светловолосой теткой, которая набросилась на него, а исключительно о том, как она выглядит, как пахнет и как звучит ее голос. Тедди мысленно усаживал Франсин то на стену между зубцами, то на белый пьедестал и ловил себя на том, что рисует ее лицо вместо эскизов шкафа. Всего он сделал семь рисунков, прежде чем его удовлетворило то, что получилось.

Глава 19

Ноэль разговаривала с ней, как глава семьи Викторианской эпохи, вдруг обнаруживший, что у горничной появился ухажер. Франсин прочла достаточно романов о том периоде, чтобы сразу распознать позу и тон. Она слушала молча, но не смиренно. Вчера, во вторник, во «Второе дыхание» заходил молодой человек и спрашивал ее, у него был простонародный говор и надменный тон, как будто у него есть право ходить, куда он хочет, и делать, что ему нравится, и сказал Ноэль, чтобы та передала записку. Да кто он такой? И кто она, Франсин, такая? У нее не какая-то там лавка, а солидное заведение, и нечего заводить здесь всякие интрижки, об этом не может быть и речи.

– Что за записка? – спросила Франсин.

Ноэль недобро рассмеялась.

– Я отдала ее Джулии. Спроси у нее.

Франсин не спросила. Она спросила у отца. Ричард уже целую неделю был в Лондоне, никуда не уезжал, и когда в тот вечер он вернулся домой, дочь спросила, есть ли у него записка, адресованная ей. Джулия была на кухне, готовила ужин.

Ричард нахмурился.

– Франсин, ты знаешь этого мальчика?

– Конечно, знаю. – Она произнесла это противоестественно резко. Резкость была довольно нехарактерна для нее, поэтому взгляд отца стал озабоченным. – Он друг приятеля Холли, ну, они знакомы. Вместе учились в университете. Приятель Холли познакомил нас.

– Познакомил? – сказал Ричард. Слово зловеще повисло в воздухе.

– Представил мне его.

– Должен признаться, я удивлен. Судя по всему, он грубиян; Джулия говорит, что у него примитивная речь. Тебе он нравится?

– Что было в записке? – снова спросила Франсин.

– Что-то о том, чтобы ты позвонила ему. – У Ричарда на лице появилось страдальческое выражение. – Он говорит, что у тебя есть его номер. Это так, Франсин?

Та не ответила. Возможно, и ответила бы, если бы не вошла Джулия. Франсин узнала платье, которое было на ней: «Джин Мюир» из бледно-голубого крепа висело в магазине Ноэль практически с тех пор, как Франсин пришла туда работать. Медленно, мучительно она сама пришивала к нему пуговицы. На мачехе оно выглядело как столкновение базовых цветов: синего, желтого, красного.

– Ноэль больше не пустит его в магазин, – сказала Джулия, – можешь в этом не сомневаться. Чтобы зайти, нужно звонить в дверь, и если она увидит его, то просто не откроет. Она дала мне слово.

«Две старые ведьмы» – вот такие слова пришли в голову Франсин. Именно Холли так описывала их, сейчас Франсин испытала шок, потому что редко пользовалась таким грубыми терминами.

– Мне не нравится работать в этом магазине, – сказала она.

Джулия никак на это не отреагировала.

– Ужин на столе.

– Потерпи немного, Франсин, – с мольбой произнес отец. – А вдруг получится. Ведь ты там работаешь всего месяц.

– Да, этот мир скоро заскрипит и остановится, если все будут бросать работу, как только условия покажутся им не идеальными. Пошли ужинать.

Ричард распознал то чувство, что завладело им, и ему не понравилось ни чувство, ни он сам. То была ревность. Ревность к дерзкому молодому мужчине с простонародным говором и образованием, полученным в одном из тех колледжей, которые теперь именуются университетами. Собственнический инстинкт, так это еще называется, страх потерять свою драгоценную дочку. Однако это заставило Ричарда взглянуть на Джулию по-новому. Джулия права, она все знает и понимает. Она сбережет для него его дочку, не даст ей далеко уйти от него, наденет полные доспехи опекунства и пойдет на врага с высоко поднятым знаменем.