Солнце на антресолях

– В мире охотников, путешественников и золотой молодежи, папочка. Ничего обидного в этом нет. Красивое какое название, слышишь? Золотая молодежь. Я вот – глиняная. Или деревянная. Как тебе больше нравится.

Мама стоя отпила чай, не поднимая на меня глаз.

– Не пойму я тебя, Алехандра, – вздохнул папа.

– Если ты хотя бы хочешь меня понять, это уже прогресс! – засмеялась я. – Многие родители и этого не могут.

– Откуда она такая? – Папа обернулся к маме. – Я – позитивный, веселый человек, с широкими взглядами на мир, ты… – Папа покряхтел. – Слушай, может, она в тебя? Ну, точно, характер плохой – задирается, вредничает, прибедняется… Делит мир на своих и не своих… Врагов везде ищет… А мир он, дочка – огромный и прекрасный! Какого дня ты всем пожелаешь, такой день к тебе и придет! Запомни это! – Папа замолчал, удовлетворенно чмокая губами и, по всей видимости, повторяя в голове то, что сейчас придумал – чтобы не забыть и сказать остальным своим детям.

Мама, которая все это время стояла, как вежливая школьница на линейке, ожидая выговора за своих одноклассников, еще ниже опустила голову.

– Ты хотел что-то рассказать, – напомнила я папе. Я чувствовала, что терпения у меня осталось совсем мало. – У тебя же хороший характер, ты не будешь затевать ссору. И я не буду отвечать на обидные слова. Ведь я хочу быть похожей на тебя, папочка. Учусь дипломатии и маневренности.

– Ладно, – легко улыбнулся папа. – Все-таки ты моя дочь, Алехандра Сергевна. Язык просто – динь-динь-динь, колокольчик звенит! Уболтаешь любого! Так вот. Однажды, много лет назад, когда я оканчивал аспирантуру и мне осталось дописать мою блестящую диссертацию и защитить ее, я решил… – Папа сделал эффектную паузу. – Пойти искать йети!

– Нет! – вдруг звонко воскликнула мама и даже шагнула вперед. – Нет… Ты… Ты не будешь этого рассказывать…

– Почему? – снова улыбнулся папа. – Расскажу, еще как. Хватит уже. Раз ты не собралась… Или ты как-то по-другому уже рассказала?

– Нет… Я прошу тебя… Пожалуйста…

– Не действуют слова! – Папа откинулся на спинку стула. – В отличие от остальных присутствующих, я – деловой и успешный человек. И на меня слова не действуют.

– А что действует? – Мама смотрела на папу необычно. Редко я вижу у нее такой взгляд.

– Дела.

Мама молча взяла вазу, в которой стояли последние осенние цветы, привезенные с дачи неделю назад, одним движением вытащила их и вылила папе на голову всю воду.

– Ты… Ты что? Дура какая!.. – закричал папа неожиданно тонким и прерывающимся голосом. – Дура… Вот дура! – Он вскочил, схватил кухонное полотенце, висящее на ручке духовки, стал вытирать шею, макушку, потом скомкал полотенце и изо всех сил швырнул его в маму. – Вот!.. Вот почему… Вот почему я жить с тобой не стал! Видишь, какая у тебя мать? Пока! Истеричка! Ты – истеричка! Не вышло ничего из встречи! Не провожайте меня! – крикнул папа, хотя никто и не собирался его провожать.

– Ты раньше поливала его водой? – спросила я, когда заперла за папой дверь.

Спрашивать что-то было уже бесполезно. Мама сидела на стуле и плакала. Я налила ей воды, поставила перед ней стакан.

– Пей.

Мама отчаянно замотала головой.

– Пей! Сколько выплакала, столько выпей. Закон такой есть.

Мама на секунду перестала плакать и подняла на меня совершенно несчастные глаза.

– Ты правда какая-то другая… – сказала она, долго смотрела на меня, как будто давно не видела, отпила воды, потом набрала побольше воздуха и снова стала плакать.

– Ну, плачь, если тебе себя не жалко. Мне вот тебя очень жалко. Хочешь, я что-то сделаю? Хочешь, приготовлю что-то? У нас имбирь есть? Нет? Жалко… А имбирь – это трава такая, да?

– Имбирь – это перец… Сашенька, зачем тебе имбирь?

– Испечь печенье.

– Ты же не умеешь готовить, Сашенька…

– Мам, а что тогда сделать, чтобы ты не переживала?

Мама отмахнулась от меня. Еще бы. Проще плакать, чем говорить по душам. Тем более тут есть какая-то тайна, о которой мама говорить не хочет.

– А что он сказал…

– Папа… – поправила меня мама. – Не «он»…

– Даже в такой ситуации ты… А ну тебя!

Я пошла в коридор, залезла на антресоли и, долго не раздумывая, сбросила оттуда полупустой чемодан, сломанную гитару, несколько пакетов с моими старыми вещами, которые выбросить жалко, носить невозможно, отдать кому-то – сложно, никто не хочет признаваться, что у них нет денег, предпочитают покупать очень дешевые вещи, чем брать чьи-то старые, пусть и хорошие.