Солнце над Бабатагом

У глинобитной кибитки посреди двора мальчик лет пятнадцати строгал оглоблю для омача.

— Катык бар? — спросил Кастрыко по-узбекски.

Мальчик сказал что-то в ответ.

— Что он говорит? — спросил Кастрыко Темир-Булата.

— Говорит, бедные люди. Ничего у них нет.

— Старая песня! Пусть даст что-нибудь. Скажи, я есть хочу.

Переводчик стал что-то объяснять мальчику.

Тот пожал плечами, плеснул в деревянную чашку воды из кувшина и, достав из поясного платка сухой шарик овечьего сыра, растер его в чашке рукой.

— Вот, пожалуйста, все, что у меня есть, — произнес он по-узбекски, протягивая чашку Кастрыко.

— Это ты кому? Мне?! — проговорил тот, задыхаясь. — Грязной лапой?! Ты что, ошалел?! Ах ты, негодяй!

Кастрыко схватил чашку и со словами «Ешь сам, сукип сын!» плотно надел чашку на голову мальчика. Белая жижа потекла по испуганному лицу.

— Ну, наелся? Сыт? — спрашивал он. — Я тебя, подлец, научу, как угощать! Экий сволочь народ!..

Кастрыко направился в глубь двора, где бежал кишлачный арык, и увидел трепетавший в воде привязанный к берегу бараний бурдюк.

— Темир! — позвал он.

Переводчик подошел, неодобрительно глядя на него.

— Что это? — спросил Кастрыко.

— Бурдюк с катыком, — ответил переводчик.

— Что ж он, сволочь, обманывал!

Кастрыко выволок бурдюк на траву, выхватил шашку и разрубил бурдюк пополам. Наружу хлынул густой душистый катык.

Но не успел Кастрыко вложить клинок в ножны, как выбежавшая из кибитки немолодая, но еще красивая женщина обрушилась на него с яростным криком.

— Падарсаг! Чи кор мекунди? Хаммаша мегири?! — кричала она, размахивая руками и приседая, совсем как русская баба. — Шумо дуст не! Кудаккохоям чи мехиранд?

— Что она говорит? — спросил Кастрыко.

— Нехорошо говорит. Собака твой отец, говорит, — переводил Темир-Булат со скрытым злорадством, — Последнее забрали! Вы, говорит, не друзья, а враги! Чем я теперь детей буду кормить? Подлый ты человек, говорит.

— Замолчи! — крикнул Кастрыко на женщину, — Не надо мне твоего катыка! Подавись им сама!

Услышав на дороге конский топот, он вложил клинок в ножны и пошел со двора, провожаемый проклятьями женщины…

К двенадцати часам следующего дня отряд Кудряшова с песнями вошел в Юрчи. В эскадронах готовились к отдыху. В рядах слышались шутки, смех, веселые разговоры. Но не успели люди спешиться и развести лошадей по конюшням, как подошедший к Кудряшову начальник штаба, вечно озабоченный молодой еще человек, вручил ему приказ командира дивизии. Надлежало немедленно выставить сильные гарнизоны в Бабатаге. Поэтому Кудряшов распорядился лошадей не расседлывать и через три часа быть готовыми к выступлению в горы.

— На тебе! — говорили бойцы. — Вот и помылись!

Отдав распоряжения, Кудряшов решил в первую очередь навестить Лихарева. Но находившийся в лазарете полковой врач Косой сказал ему, что командир бригады все еще находится без сознания. Тогда Кудряшов направился к Федину.

Он застал комиссара лежащим на койке под двумя ватными одеялами. Федин за это время так осунулся и почернел, что командиру полка стоило большого труда удержаться от восклицания и спокойно сказать:

— Ну, ты совсем молодцом стал, Андрей Трофимович! Поправляешься?

— Да ничего… Как будто лучше немного, — заговорил Федин тихим прерывистым голосом. — Ну, рассказывай, как там у тебя.

Кудряшов сказал, что прошел с летучим отрядом почти все Байсунские горы, но встретиться с басмачами ему не пришлось. По полученным сведениям, все мелкие шайки ушли на левобережье Вахша под начало Ибрагим-бека. Конечно, поход зря не прошел. В кишлаках на месте стоянок проведены митинги, а также оказана помощь дехканам медицинским обслуживанием, починкой мостов и дорог.

Федин рассказал, как во время отсутствия Кудряшова его одолели дехкане просьбами помочь им избавиться от кабанов, расплодившихся в неимоверном количестве и уничтожающих сады и посевы. Он посылал несколько человек из хозяйственной команды, но помощь эта не принесла никаких результатов, потому что среди них не оказалось охотников.

— Попробуем создать охотничью команду, — предложил Кудряшов. — Отберем хороших стрелков… Это будет трудно, конечно, — тут же оговорился он. — Больше половины полка больны малярией. Каждый здоровый боец на учете.

В дверь постучали. Вошел начальник штаба и вместе с ним два старика.

— Опять насчет кабанов, — сказал Федин вполголоса.

Он не ошибся. Старики назвались жителями кишлака Люкки, что в пятнадцати верстах от Юрчей. Один из них, с пышной белой бородой, стал рассказывать, что уже в продолжении многих лет возделывает фруктовый сад, считающийся лучшим в округе. Он вырастил даже финиковые пальмы. Но кабаны совсем обнаглели. Вчера, когда он работал в винограднике, в сад проник огромный секач-одинец. Увидев старика, кабан бросился на него.

Старик не растерялся и, схватив кол, нанес удар по рылу хищника. Все же кабан сильно ранил его в ногу.

Рассказывая это, старик, приподняв полу халата, показал глубокую рану, присыпанную жженой кошмой.