Солнце сияло

— Что значит «с какой»? — вопросил я, почти физически ощущая груз рухнувшего на меня предзнания. — Я вам весной предлагал диск, вы отказались. А сейчас вы передавали… это с него!

— Не знаю, — сказал голос в трубке. — Не знаю, что у вас там за диск. А это был такой Бочаргин, его группа. Все! Ответил.

Я сидел, свесив между ногами коротко вопящую сигналами разъединения трубку, и не видел, что около меня стоит Тинин сын.

— Что? Объявляли тебя? — решился спросить мальчик, и я наконец осознал его присутствие рядом.

— Не совсем, — сказал я — со всею возможной бодростью, на которую был способен. — Буду разбираться!

Мальчик ушел к себе за парту делать уроки, а я выключил компьютер и отправился на кухню варить кофе. Ни о каком возвращении к юным особам с их заботой о красоте своей кожи нечего было и думать. Мозги у меня лихорадочно пытались переварить информацию, полученную на станции.

Сомневаться в ее достоверности не приходилось. Перед глазами у меня так и стоял тот плешиво-длинноволосый тип из бочаргинской компании, Сева по имени, как он, оттопырив зад, пригнулся перед монитором, щелкает мышью, закрывая окна, и в кармане курточки у него — диск с файлами моей музыки. Бочаргин хотел получить мои записи, и он их получил. И не в виде полуфабриката, а в виде законченного продукта. Пускай в эфир, как есть, не нужно ничего и перезаписывать.

Только вот через кого у него оказался диск? Кто ему дал его?

Кофе у меня, поднявшись шапкой, выплеснулся из чазве, и я, выключая конфорку, с удовольствием выматерился.

Собственно, это не имело значения, не стоило об этом и думать, через кого диск оказался у Бочаргина. Все же десятка два я раздарил. И кстати, ни на одной из радиостанций, куда я давал диск, мне его не вернули.

Кому я первому позвонил с известием о происшедшем, был, естественно, Юра Садок.

Юра, выслушав меня, ответил молчанием. Как тот редактор с радио, когда я напел тему.

— М-да! — сказал потом Юра со смаком, и в трубке вновь установилось молчание.

— Юра! — позвал я его. — Что делать, скажи мне, какого дьявола ты молчишь, Юра?!

— Я думаю, — отозвался он. И тут же добавил: — А что я могу придумать?

— Юра! — закричал я в бешенстве. — Что ты можешь придумать! Ты наверняка сталкивался с такими делами, представляешь, как их разруливать! В суд мне подавать?

— В суд, ха, в суд, — пробормотал Юра. — Если бы все так просто… Бочар человек тертый, он, надо думать, в РАО право первой ночи себе оформил.

— Где? В каком РАО? Что это такое? — проорал я.

— Это аббревиатура, Российское авторское общество значит. Хочешь зарегистрировать свои авторские права — подаешь туда заявку, платишь… А вообще, я помню, была одна громкая история, как Союз развалился. Там тоже… там прямо чужие фонограммы сперли, и пел под них один, известный довольно певец…

— Ну? — снова вопросил я. — И что?

— Да и ничего. Так, сошло как-то на нет.

Мне не нравилось, как он говорил со мной. Вяло, темно, уходя от прямых ответов. Ведь тогда, с Арнольдом, когда позвонил мне, наоборот, так и заводил меня, чтоб я действовал.

— Так и что ты мне предлагаешь, не могу понять? — потребовал я от него внятности.

— Что, — проговорил Юра. — Сходи в РАО, давай. Выясни там. Там тебе подскажут.

Разговаривая с ним, я не заметил, как выдул весь кофе. Выдул, чашка опорожнилась, и я не получил от кофе никакого удовольствия.

Тинин сын вместо того чтобы сидеть у себя за партой и делать уроки, стоял в дверях кухни и ждал, когда я закончу разговор.

— Все? Разобрался? — с надеждой спросил он, отсылая меня к тем словам, с которыми я отправил его от себя делать уроки.

Что мне оставалось, как не пойти навстречу этой его надежде?

— Разобрался, — сказал я. — Это Юра Садовников такой есть — помнишь его? — вот, оказывается, он туда диск дал. Сюрприз хотел устроить.

— И получился сюрприз, да?! — разом вспыхивая светом желанной радости, воскликнул мальчик. — Поздравляю! — снова протянул он мне руку, и теперь я вынужден был принять ее и ответить на его крепкое мужское рукопожатие.

Дождь лил как из ведра. Как из ведра лил дождь. Лил как из ведра дождь.

Так я развлекал себя лингвистическими упражнениями, стоя на полукруглом крыльце «Русского бистро» на углу Тверской и Мамоновского переулка. Я еще помнил, как это «бистро» было «кулинарией» и Мамоновский переулок назывался переулок Садовских. Один — граф, другие — актерская династия. Граф положил актеришек на лопатки.

Дождь рушился с низкого тяжелого неба сплошной шипящей стеной странный, не осенний, совершенно июльский дождь. Словно бы запоздалое прощание лета с готовой уйти в стылое предзимье природой, вычесанной уже до черной, пожухлой наготы. Встреча с Вадиком, притащившим тогда ко мне того плешивого Севу, отодвигалась, по крайней мере, на срок, пока в воздухе висела эта водяная стена.